Пленники колдовских чар

Дом колдуна окружал просторный, но запущенный парк. Стволы кряжистых дубов, что высились в нем, поросли седым мхом, с корявых ветвей свешивались неопрятного вида мочала. Пахло прелью и затхлостью. Чугунные ворота в его ограде были едва приоткрыты, провисли на ржавых петлях и вросли в землю. Под стать ограде был и сам дом. Белые, облупившиеся колонны парадного подъезда, казалось, просели под тяжестью портика. Иволгину было невдомек, что обиталище Брюса каждому являлось таким, каким посетитель подсознательно хотел его видеть. Живописец из XXI столетия представлял его ветхим строением, вроде тех старинных усадеб, что доживали свой век в Ветроградской области, охраняемых государством от злоумышленников, но не от времени и непогод. И колдовской дом проседал, трескался, мутнел стеклами окон и рассыхался на глазах. Гарик с трудом протиснулся между створками ворот, испачкав камзол ржавчиной.

Небо стремительно тускнело. Свет едва пробивался сквозь густую парковую растительность. Зловеще каркали вороны. Художник подошел к парадному крыльцу, старательно глядя себе под ноги, поднялся по рассыпавшимся каменным ступеням. Взялся за ручку двери – зеленую от патины бронзовую львиную лапу – и потянул на себя. Вопреки его ожиданиям, дверь отворилась. Пахнуло затхлостью. Тьма стояла в просторном вестибюле – настоянная на тишине. Дом всем видом своим показывал, что пришедшему нечего здесь делать. Он не найдет в этой затхлой, безмолвной тьме того, кого ищет.

Надо поворачивать оглобли и возвращаться в свой шумный век. Несолоно хлебавши. Однако Иволгин не поверил дому. Он вынул из широкого кармана камзола эпохи Людовика XIV телефон, в котором еще хватало заряда, и включил фонарик. Яркий электрический свет застал дом-обманщик врасплох.

На полу не было ни пылинки. Инкрустированный разноцветными вставками паркетный пол сверкал, словно зеркало. Зеркала здесь тоже были. Они многократно усилили сияние фонарика, озарив золоченые завитки барочной мебели, хрустальные подвески жирандолей и серебряные цветы, которыми были расшиты портьеры. Из вестибюля вправо и влево вели две анфилады комнат. Гарик повернул направо. Он шел из комнаты в комнату, подсвечивая путь фонариком телефона и чутко прислушиваясь к эху собственных шагов. Удивляло, что столь большой дом совершенно пуст, словно он проник ночью в музей, а не в частное владение. Хозяин, конечно, мог отсутствовать, но в эту эпоху без слуг не обходились даже мелкие чиновники. Господа побогаче либо нанимали слуг из горожан, либо привозили холопов из своих загородных поместий. А здесь – никого! Должен быть хотя бы ночной сторож!

В чудеса живописец Иволгин верил, а вот страха перед потусторонними силами не испытывал, полагая, что все россказни о встречах с разными там чертями, ведьмами или привидениями – это продукт человеческого воображения, подстегнутого доверчивостью и несклонностью к трезвому осмыслению действительности. В крайнем случае – результат гипнотического воздействия. Так что пусть только колдун попробует натравить на него какую-нибудь нечисть. Достанется и нечисти, и ее хозяину! Видимо, эта решимость и ограждала пришельца из XXI века незримым щитом, потому что тот прошел всю анфиладу комнат насквозь, так никого и не встретив. Покуда не достиг комнаты с камином, где Брюс устроил для Анны Болотной ужин, во время которого им прислуживали послушные духи. Здесь не было полной темноты и тишины. В камине трещали дрова. В канделябрах мерцали огоньки свечей. А в кресле сидел человек.

– Гальванические силы? – спросил он, не вставая с кресла и даже не поворачивая головы в сторону ворвавшегося в комнату незнакомца.

Вопрос был задан столь будничным тоном, что Гарик опешил.

– Что вы сказали? – довольно глупо переспросил он.

– Я спрашиваю, светоч в вашей руке использует гальваническую силу?

– Вероятно, да. У нас это называют электрической энергией.

– По-гречески «электрон» – это янтарь. Если потереть кусочек янтаря суконным лоскутом, то к нему начнут прилипать бумажные полоски.

– Да-да, что-то вроде этого, – пробормотал живописец.

– Что же вы стоите?! – спохватился хозяин дома. – Садитесь, коли уж пришли.

– Благодарю! – сказал Иволгин, с удовольствием опускаясь в кресло.

– Вина?

– Не откажусь.

Предложивший разлил вино по двум кубкам, что стояли на круглом столике между креслами. Гость взял свой, но не торопился отхлебнуть, хотя аромат вина кружил голову.

– Понимаю. По обычаю, хозяин дома должен пригубить вино первым, – усмехнулся угощающий. – Я готов даже обменяться с вами кубками.

– Нет нужды, – буркнул Гарик и отхлебнул.

Вино и в самом деле оказалось восхитительным.

– Если я правильно понимаю, вы пришли по мою душу? – спросил хозяин дома.

– Я не ангел смерти Азраил, – откликнулся живописец.

– Однако вы при шпаге! – парировал его собеседник. – Вероятно, речь идет о чести мадемуазель Болотной.

Иволгин слышал эту фамилию впервые, но догадался, что Брюс – а это мог быть только он – говорит об Анне.