Пленники колдовских чар

Из-за спины художника появился тот, кто встретил его в прихожей. На свету стало видно, что это здоровенный детина. Такому пятаки в трубочку скручивать и подковы гнуть. Впечатление портили только усишки, будто приклеенные под носом. В руке здоровяк держал старинный кремниевый пистолет. Этим пистолетом он указал Гарику на свободное кресло. Тот подчинился. Не потому, что боялся этого допотопного оружия. Не станет этот усатый стрелять, побоится в чужом веке-то. Надо было тянуть время. На всякий случай Иволгин все же достал из кармана телефон. Эти соглядатаи из прошлого наверняка понятия не имеют, что это такое, так что, может, удастся вызвать полицию. Волшебное кольцо все еще было у Гарика, но уйти с его помощью он не мог. Ведь у Щербатова такого кольца не было. Зато они были у чужаков – тоненькие полоски металла поблескивали на грязных пальцах.

– Так что вам нужно, господа? – осведомился художник.

– Гы, «господа», – хохотнул мелкий.

– Нам, барин, нужна мамзель, которую ты у себя прячешь, – сообщил ражий детина.

– Какая еще мамзель?

– Брось, барин! – отмахнулся здоровяк. – Нам твоя все зазноба выложила.

«Эх, Кира, Кира…»

– Держи, Лавр! – крикнул Гарик поэту и швырнул ему телефон. – Набери сто тринадцать!

Щербатов неловко поймал аппарат и замелькал пальцем по экрану.

– Ах ты! – выдохнул усатый и рванулся к Иволгину. Не вставая с кресла, тот вышиб ногой у него пистолет и нырком ушел от занесенного кулака.

– Мякина! – заорал детина, обращаясь к напарнику. – Он щас околотошного кликнет.

Однако мелкий, видимо, туго соображал. Потому что вместо того, чтобы отобрать у поэта телефон, бросился на художника, прямиком угодив под удар правой в челюсть. Сбитый с ног, Мякина покатился в угол, где и замер без чувств. В этот миг усатый махнул лопатообразной ладонью, словно намереваясь снести Гарику голову, но тот успел уклониться и при этом провел мастерскую подсечку. Детина рухнул всей тушей, раздавив керамическую напольную вазу.

– Полиция! – заверещал в трубку Щербатов. – Разбойное нападение! Игольная семнадцать, квартира четырнадцать! Догадавшись, что сейчас произойдет, Иволгин кинулся к здоровяку, схватился за кольцо у него на пальце и потянул на себя.

– Не губи, барин! – взвыл соглядатай. – Отпусти душу на покаяние!

Глава двенадцатая Вторник Ветроград-XVIII

Гарик сдернул с пальца здоровяка кольцо и, метнувшись к тощему Мякине, отнял кольцо и у него. Теперь эта парочка не могла сбежать в свое время. Пусть ими займется полиция.

– Отпусти, барин, – ныл здоровяк. – Богом клянусь, не тронем мы твою барышню.

– Теперь точно не тронете, – усмехнулся художник. – За решеткою вам это делать будет несподручно.

Детина вдруг вскочил, подхватил своего бесчувственного напарника под мышки и поволок его к выходу. Однако было поздно. В дверь затрезвонили.

– Лаврик, открой! – сказал Иволгин. – Это наверняка патруль.

– А ты? – испуганно спросил поэт.

– А у меня дела. Некогда мне с полицейскими объясняться. Сдай этих голубчиков, и дело с концом.

– Ладно, – буркнул Щербатов. – Только они же и с тебя захотят снять показания.

– Не захотят, – откликнулся художник и повернул камень в кольце на своем пальце.

Это был опрометчивый шаг. Все-таки четвертый этаж. А вдруг в XVIII веке здесь ничего не было, и он мог грянуться оземь с высоты не менее десяти метров. И все же живописцу повезло. Три столетия назад по нынешнему адресу, Игольная семнадцать, тоже находился дом, правда – этажа на три пониже. Тоже, конечно, можно было расшибиться в лепешку, но Гарику продолжало везти. Он очутился на высокой двухскатной крыше и успел ухватиться за коньковый брус, дабы предотвратить неконтролируемое сползание по кровле, обшитой дранкой. Подтянувшись на руках, Иволгин утвердился на коньке и осмотрелся. Перед ним открылась панорама Ветрограда трехсотлетней давности. Крыши, башенки, шпили, чайки, вороны, голуби в безоблачном небе. Вдали блестела холодной сталью Большая Изветь и ее многочисленные притоки, еще не заключенные в каменные желоба каналов.

Домина, на крыше которого живописец из XXI столетия торчал, словно трубочист, стоял посреди обширного двора, по которому бродили куры и гуси. Из хлева доносилось мычание коров. Надрывался лаем дворовый пес, почуявший чужака. Положение было преглупейшее. Сейчас выйдет встревоженный собачьим лаем хозяин дома, обнаружит на своей кровле незнакомца и кликнет сторожей. Придется ему вместо родной полиции объясняться на здешней съезжей, доказывая, что он не вор. Вряд ли станут его слушать в таких-то одежках. Выпишут ему батогов, и это в лучшем случае. Насколько Гарик разбирался в истории, триста лет назад тюрем для людей низкого звания еще не существовало. Ворам рубили руки, клеветникам – рвали языки, а убивцам выжигали клеймо на лбу и отправляли на каторжные работы. Конечно, он-то палачам не дастся, повернул камешек в колечке и был таков, но сейчас-то ему что делать?