Пленники небес

В ту ночь меня разбудил топот босых ног и странный звук, будто кто-то поворачивает ручку двери. Я приподнялся с дивана (оказывается, я заснул в гостиной под работающий телевизор) и увидел, что Алафэр пытается войти в нашу спальню. На ней были пижамные штаны, а в руках — пластиковый пакет, в котором мы хранили черствый хлеб. Ее глаза были открыты, но лицо было как у спящего. Я подошел к ней. Она смотрела на меня невидящими глазами.

— Покормить уточек с Энни.

— Это сон, малышка, — сказал я.

Я попытался забрать у нее пакет, однако ее руки продолжали крепко сжимать его, она продолжала двигаться вперед с упорством лунатика. Я погладил ее волосы и легонько потрепал щеки.

— Пойдем-ка обратно в постельку, — сказал я.

— Покормим уточек с Энни?

— Мы покормим их утром. Завтра, — добавил я по-испански. Я попытался улыбнуться и поднял ее на ноги. Она схватилась за ручку и повертела ее туда-сюда.

— Где она? — спросила Алафэр по-испански.

— Она ушла, малышка.

А что еще я мог сказать? Я подхватил ее на руки, отнес в ее комнату, уложил на кровать и накрыл простыней. Присев рядом, я погладил ее мягкие волосы. Она лежала на кровати, залитая лунным светом, маленькая и несчастная. Вдруг ее глаза открылись, губы задрожали, совсем как тогда, в церкви, она посмотрела на меня, и я со сжавшимся сердцем понял, что она догадалась: а как же иначе — ведь мир, в котором она появилась на свет, был гораздо страшнее любого ночного кошмара.

«Les soldados llegaron en la lluvia у le hicieion dan о a Annie?»[10]

Единственными словами, которые я понял, были «солдаты» и «дождь». Но даже если бы я понял все, все равно не смог бы ей ответить. Пожалуй, мне самому требовался ответ на этот вопрос, ибо теперь я навечно обречен спрашивать себя, почему я ушел из дома, чтобы предаться воспоминаниям о прошлом и пытаться побороть свой алкогольный невроз именно тогда, когда моя жена больше всего нуждалась во мне?

Я притянул Алафэр к себе и прилег рядом. Ее ресницы были мокры от слез.

* * *

В один прекрасный день, когда на голубом небе витали легкие облачка, а работа шла своим чередом — словом, без всякого видимого повода, — я откупорил бутылку пива «Джэкс», поглядел, как с янтарного горлышка стекает пена, орошая дощатый пол моего магазинчика, и залпом выпил. Двое моих приятелей-рыбаков, сидевших в этот момент за деревянным столиком поодаль, переглянулись; лица их словно окаменели. В наступившей тишине я услышал, как Батист, чиркнув спичкой, закурил сигару. Когда я взглянул на него, он швырнул спичку в окно, и она с шипением упала в воду. Он отвернулся от меня и стал смотреть в окно, пуская дым.

Я достал бумажный пакет, сунул туда пару бутылок пива, насыпал сверху льда и сунул пакет под мышку.

— Я прокачусь на лодке вдоль залива, — сказал я ему, — через час-другой закрой станцию и присмотри за Алафэр, пока я не вернусь.

Он молчал, не отрывая взгляда от залитого солнцем залива и прибрежных зарослей тростника и водяных лилий.

— Слышишь меня? — переспросил я его.

— Ты делай что хочешь. Можешь не беспокоиться, о малышке я позабочусь. — Он отправился в дом, где Алафэр раскрашивала книжку, сидя на ступеньках крыльца.

Я сел в лодку и поплыл вдоль берега, наблюдая, как приливная волна с пеной разбивается о стволы кипарисов. Всякий раз, когда я подносил бутылку ко рту, ее пронизывал солнечный луч. Я плыл бесцельно: не выбирал ни направления, ни пункта назначения, у меня не было планов не только на этот день, но даже на ближайшие пять минут. Да и какой прок в планах? Ни лесной пожар, ни наводнение, смывшее городок в штате Кентукки, не имели никаких планов, как не было их и у молнии, что поразила фермера в вымокшем поле. И никто ведь ничего не заметил! Раз строить планы бессмысленно, с какой стати я, Дейв Робишо, должен был что-то планировать? Так что я решил пустить все на самотек. Американская военная политика давно оценила преимущества подобной тактики. Суть проста: какой-нибудь политически нестабильный и географически неудобный регион объявляется зоной свободного огня; ну а потом, стоя посреди сожженной напалмом земли, можно было преспокойно придумать причину: зачем, собственно, нужно было нападать на несчастную страну.