Пленники паука

Хараг побледнел, вспомнив обмякшую фигуру своего помощника с неестественно развернутой к спине головой и, мгновением позже, два фонтана крови, бьющих из обезглавленных варваром тел.

Он промолчал, впервые не найдясь, что ответить на простой вопрос, и не потому, что не знал ответа, он был слишком очевиден, а потому что понял: стигиец прав, если не сказать больше.

Он невольно потер шею и посмотрел в глаза своему сообщнику.

— Жаль, что придется его убить. Он мог бы быть весьма полезен.

— Это верно, — согласился его собеседник, — но, к сожалению, трудновыполнимо. Я знаю таких людей. Конан не станет никому служить, и сломать его невозможно, а убить не так-то просто.

— Тем более он достоин смерти.— Хараг упрямо поджал губы.

— Правильно,— не стал спорить стигиец,— и на твоем месте я подумал бы об этом всерьез.

— Что ты имеешь в виду? — встревожился Хараг, хотя и не понял сразу, к чему клонит стигийский змей.

— Тебе нужна Мелия? Прекрасно! Но помни об угрозе Конана. Не знаю, как насчет того, чтобы разорить Йезуд, но до тебя он попытается добраться — это точно!

Сказав это, Рамсис тихонько, почти беззвучно рассмеялся, и было в его смехе что-то змеиное, отчего мороз пробежал по коже Харага. Он посмотрел в черные, ничего не выражающие глаза стигийца и понял, что тот прав. Как бы ни обернулось это дело, а к нему, Харагу, оно поворачивается своей нелицеприятной стороной, и ничего здесь не поделать.

— Я советую тебе перебраться ко мне, — сказал стигиец уже серьезно,— хотя бы на время.

— Я сумею позаботиться о себе — Он упрямо поджал губы.— Служителю Затха не пристало прятаться от врагов!

Как бы там ни было, а Xapaг не собирался терять лица.

— Не сомневаюсь, что ты сможешь расправиться с варваром,— Рамсис оставался серьезен,— но это не должно отвлекать нас. У нас другая цель, и она — не варвар! Не забывай об этом!

* * *

Конан пребывал в мрачном расположении духа.

Он даже не пожелал принять участия в дружеской попойке, которую, с благословения Тефилуса, как видно чувствовавшего за собой вину, в его честь устроили воины Бруна. Сурию послали на рынок, и теперь в доме рекой лилось сладкое и хмельное пальмовое вино.

Конан не любил пальмового вина. К тому же он находился в мрачном расположении духа, а потому послал к Нергалу явившихся за ним гуляк, впрочем, подкинув им десяток Тефилусовых золотых на выпивку, и теперь пир в доме шел горой, и настроение вокруг царило праздничное.

У всех, кроме молодого северянина. А ведь день начался совсем неплохо, и ничто с утра не предвещало неприятностей. К утру он выпытал у ночного гостя все, что ему нужно было знать, после чего наведался в храм и предостерег паукопоклонников.

Конечно, надежд на то, что проклятые жрецы просто так откажутся от своих гнусных планов, киммериец не питал. Быть может, даже не стоило этого делать, но он предпочитал вести открытую игру, а одна свернутая набок голова и две отсеченные, на его взгляд, должны были ясно показать, что безнаказанно воровать людей в Шадизаре не позволено никому!

По крайней мере, если их охраняет Конан.

Вроде бы и дальше все шло неплохо. Почтенный Тулгун Сад, которому северянин в свое время оказал несколько серьезных услуг, избавив от покушавшихся на его добро злоумышленников, не отказал в просьбе и даже пообещал больше, чем рассчитывал киммериец. Все шло как нельзя лучше, и все-таки день оказался безвозвратно испорченным.

Не помогало даже сознание того, что мерзавец в прямом смысле слова поплатился головой — слишком быстро и легко все получилось. Конану никогда не доставлял удовольствия вид умирающего врага, никогда не привлекали его картины чужих мучений.

Для него враг оставался врагом лишь до тех пор, пока был жив, а после этого превращался в ничто, и Конан забывал о его существовании.

На этот раз все было иначе. Конан искал Маргаба, а перед лицом его стояло милое личико Лисенка, превращенное в сплошной синяк, и киммериец с наслаждением перебирал в уме способы, которыми собирался умертвить мерзавца, жалея только о том, что сделать это можно лишь один раз.

Но случилось все гораздо быстрее, чем он мечтал, и намного проще, чем рассчитывал Маргаб.

Конан вспомнил осветившееся радостью лицо убийцы, когда тот увидел вошедшего Конана, и сменивший ее ужас, когда он прочел в глазах киммерийца свой смертный приговор.

Смерть трусливого негодяя не принесла молодому варвару той радости, которую он надеялся испытать. Его противник не успел взяться за оружие, и они сошлись в рукопашную, но борьбы не получилось.

Маргабу удался его знаменитый удушающий захват, из которого еще не удавалось вырваться никому. Возможно, не удалось бы и киммерийцу, если бы мощная шея туранца, на которой сидела бритая наголо бородатая голова, не переломилась раньше, отвратительно хрустнув напоследок.

Конан не испытал ни удовольствия, ни тем более гopдости. Слишком несоизмеримыми оказались боль, что причинил киммерийцу этот выродок, и принесенная им в уплату долга вира.