Пленники паука

Тушка понял, что дело принимает серьезный оборот, но виду не подал. Однако, когда наемники повскакивали и бросились на него, стремясь окружить со всех сторон, а в руках у них блеснули мечи, Тушка вдруг преобразился.

Теперь он никому уже не казался не только смешным обжорой, но даже просто толстым человеком. Он вдруг стал могучим бойцом, а копье — оружие, безусловно, грозное, но малополезное против полусотни вооруженных мечами воинов — завращалось в его руках, превратившись в полупрозрачный диск, с грозным гулом застывший над головой великана.

Нападавшие остановились в десятке локтей, боязливо поглядывая на грозного одиночку, который замер в центре круга воинов. Казалось, ничего не стоит наброситься на него сзади, но что-то подсказывало нападавшим, что это лишь кажущаяся простота.

Они боялись ослушаться Тефилуса, но еще меньше им хотелось нападать на друга Конана, который обязательно вернется, и тогда… На что способен киммериец, рассказал один из четверых, сопровождавших его в храм Затха.

Он стоял у входа и видел, как молодой варвар, даже не ввязавшись в схватку, которой, казалось, было не избежать, вдруг без всяких видимых усилий с его стороны прорвался сквозь цепь храмовых охранников и очутился за спинами окруживших его воинов, мимоходом снеся головы двоим, по несчастью оказавшимся рядом. А ведь все знают, что жрецы бога-паука не нанимают, кого попало!

— Вперед, дохлые клячи! Или каждый пятый сядет на кол!

Толпа пришла в движение. Самые отчаянные рванулись вперед, но копье бойца-одиночки разило без промаха, награждая каждого ударом, от которого он либо падал, либо поспешно отбегал, выронив меч и потирая ушибленную руку.

Тушка закрутился, стараясь никого не пропустить: ни тех, кто бросался под ноги, ни нападавших сзади.

Низкий грозный вой перешел в визг, и едва заметный круг над головой великана стал насыщенней и темнее. Временами словно темная молния вырывалась из его невесомой плоти, и очередной нападавший получал удар.

Удары не были смертельны или опасны для здоровья. Оборонявшийся вкладывал в них ровно столько сил, сколько нужно было, для того чтобы остановить очередного нападавшего. Вскоре это поняли все, а когда эта простая мысль дошла до Тефилуса, он не оценил ни искусства, ни благородства гостя. Он понял лишь одно — его оскорбили. Оскорбили и смыть это оскорбление можно лишь одним способом… Он открыл, было, рот, чтобы отдать приказ, но сказать ничего не успел.

— Что здесь происходит?

Все невольно обернулись на голос. Почтенная Сиотвия неслышно подошла и остановилась рядом с Тефилусом.

— Этот выродок перекалечил половину моих воинов! Он махнул рукой в сторону застывшей в неподвижности фигуры.

— Вероятно, это тот человек, о котором говорил Конан?

— Мне плевать, кто этот ублюдок! Я не успокоюсь, пока…

— Пока не вылетишь из моего дома,— спокойно договорила за него Сиотвия.

Тефилус замер, словно громом пораженный. Некоторое время он молча смотрел на мать своей жены, потом грязно выругался и ушел. Сиотвия оглядела людей Бруна, потиравших ушибы, и удовлетворенно кивнула.

— Я была уверена, что Конан не пришлет кого попало.

— Этот парень силен драться.— Стоявший тут же сотник покачал головой.— В жизни не видал подобного, а ведь он явно старался никому не причинить вреда.

Тушка удовлетворенно кивнул и воткнул древко копья в землю.

— Ты просто не видел в деле Конана.

— Как зовут тебя, друг Конана?

— Друзья кличут меня Тушкой,— спокойно ответил гигант.

— Тушка! — Мелия, вместе с матерью выбежавшая вслед за бабушкой, рассмеялась.— Какое смешное прозвище!

Толстяк спокойно пожал плечами:

— Я ведь знаю, что, обращаясь ко мне так, они вовсе не хотят меня обидеть.

Мелия перестала смеяться и серьезно посмотрела на него.

— Наверное, это так.

— Это так.— Великан гордо посмотрел на них, и во взгляде его раскосых глаз они прочли достоинство и спокойствие.— Меня любят все, кого люблю я.

— А остальные? — поинтересовалась Мелия.

— Остальные мне безразличны.

Ответ был вполне в духе говорившего.

— А Конан? — не унималась девушка.

— Конану я задолжал.

— Много? — спросила Аниэла, и Тушка обернулся, чтобы увидеть впервые заговорившую с ним женщину.

— Жизнь.

Он сказал об этом просто и вместе с тем необыкновенно веско. Мелия вдруг подумала, что впервые сталкивается с тем, что всего одно слово несет в себе такой глубокий смысл. Безграничную благодарность, глубокую братскую любовь и готовность вернуть долг в любую минуту. Немногие могли похвастать тем же.

— А имя у тебя есть? — спросила Аниэла.— Мне не хотелось бы пользоваться прозвищем. Мне кажется, я не имею на это права.

Тушка улыбнулся. Лицо его расплылось от удовольствия, а раскосые глаза стали совсем узкими, как две щелочки.

— Мне будет приятно, госпожа, если ты станешь называть меня Акаямой.

— Это твое имя?

Сиотвия удивленно вскинула брови. Она считала, что знакома с именами всех народов, разве что кроме населявших юг Черного Континента, но такое слышала впервые.

— Так называла меня мать.

* * *