Пленники Раздора

— Идём. Ишь, расселась.

Светла заторопилась. Всунула ноги в валеные сапожки, накинула тулупчик, обмотала кудлатую голову платком и спросила с надеждой:

— Гулять?

Донатос про себя вздохнул. Какое «гулять»? Ему бы доползти до покоя, уткнуться мордой в сенник и выспаться…

— Иди уже, — подтолкнул он дурёху. — Всю душу вымотала.

— Родненький, устал? — на крыльце Башни целителей блаженная обернулась к спутнику и сострадательно коснулась плеча. — Идём, ляжешь, отдохнёшь. Я тебе похлёбки с поварни принесу…

Он глядел на неё, на то, как она суетилась, как светилась от счастья, что может быть полезна, может ухаживать за ним… Вот создадут же Хранители бестолочь такую!

— Не надо мне похлёбки. В лес идём. Гулять, — обережник с трудом выталкивал из себя слова. — А то, правда, загнёшься, скажут — уморил.

Нет, он бы не сожалел, случись дуре и впрямь загнуться, но ведь, стрясись чего с этой малахольной, как бы Клесх не насторожился, не передал Русая другому креффу. Ещё попустится уговорами Лесаны и отдаст парня, кому помягче. Да той же Бьерге! Она — баба, к тому же в тех самых летах, когда всякий делается жалостливым да мягким.

— Гулять? — Дурочка забежала вперёд, заглянула в глаза спутнику, стараясь угадать — не насмехается ли? — Прям так‑таки гулять?

— Прям да. — Он пропустил её вперед, почти выталкивая за ворота крепости. — Ну. Гуляй.

Девушка обернулась, смерила креффа удивлённым взглядом:

— Как?

Он рассердился:

— А я почем знаю, как тебе гулять надо? Туда сходи или вон туда. От меня отстань только.

Светла тут же заплакала:

— Родненький, ты почто же меня гонишь? Куда же я туда пойду? Там ведь снегу по колена! Да и холодно! Идём домой, родненький, — и потянула его, дурища, обратно в Цитадель.

Но Донатос не дался. Схватил скаженную за плечо, подогнал пинком и направил в сторону леса.

— Пока три раза вокруг крепости не обойдешь, никакого дома. Иди. Я тут посижу, — он устроился на старом выворотне. — Ступай, ступай. Там, вон, белки. На них поглядишь. Может, ещё чего забавного увидишь.

Блаженная упёрлась:

— Одна не пойду. А ежели волк?

Колдун вздохнул. Да, о волках‑то он не подумал. Да и зачем ей три круга вокруг крепости давать и, правда, в снегу увязнет… Ну вот что с ней делать?

— Ладно, идём до каменоломен. Там тропинка натоптанная. Туда сходим, обратно вернемся, как раз нагуляешься.

Девушка радостно кивнула и взяла спутника за руку.

Зимний лес был молчалив. Снег под ногами скрипел. Шумели деревья. День стоял не самый погожий — ветер нес с закатной стороны тяжелые тучи. К ночи быть метели…

Когда впереди показался старый лог, колдун собрался повернуть назад, но Светла удержала его.

— Что? — Донатос очнулся от своих размышлений.

— Свет ты мой ясный, — позвала девушка и посмотрела на обережника переливчатыми глазами. — Когда умру, хоть вспоминать будешь?

Крефф замер, глядя в безумные очи.

— Я тебя для того тут выгуливаю, чтоб померла? — строго спросил он.

Скаженная грустно улыбнулась и коснулась его щеки кончиками тёплых пальцев:

— Всякому свой срок отмерян. Однажды придётся прощаться, — её голос был тих и серьезен. — Хоть вспомнишь меня, глупую, иной раз? Или забудешь тотчас же?

Колдун смотрел на девушку и будто снова не видел в чертах её лица и во взгляде привычного безумия, не слышал в голосе беспокойства.

— Да ты, никак, к Хранителям собралась? — спросил обережник.

Она склонила голову на бок и улыбнулась:

— Нет, свет мой. Но ведь однажды придётся.

Донатос усмехнулся:

— Однажды всем придётся.

Скаженная вдруг прижалась к нему, сдавила в объятиях и прошептала:

— Нет — нет, как же я тебя оставлю‑то? На кого брошу? Ты же ведь и поесть забываешь. А не озяб ли? Ещё расхвораешься…

Крефф с трудом высвободился из кольца неожиданно сильных рук.

— Обратно идём, — сказал он, с усталостью понимая, что короткое просветление, случившееся в скудном уме дурочки, завершилось.

— Ты вот не любишь меня, — меж тем лопотала блаженная, — а зря. Зря не любишь. Я же ведь тебе добра одного желаю. А ты всё гневаешься, всё ругаешь меня…

Она щебетала и щебетала, а он равнодушно шагал рядом, уносясь мыслями далеко — далеко: надо отыскать Русая и всыпать паршивцу, чтобы больше не вздумал убегать от креффа без позволения. Потом надо дуру на поварню отвести, чтобы накормили, да попросить меда, пусть ест, а то и правда, вся синяя, будто на непосильной работе ломается…

— …женишься на мне, тогда уж… — вырвал обережника из раздумий голос скаженной.

— Чего? — Донатос даже споткнулся. — Чего сделаю?

Дурочка глядела на него радостно:

— Женишься!

— А — а-а… — протянул крефф. — И когда?

Она счастливо улыбнулась:

— Так по осени. По осени свадьбы‑то играют.

— И правда… — мужчина пошел дальше. — Глупость спросил.

Скаженная устремилась следом:

— Так вот женишься когда… — продолжала она. — Там уж я…

— Светла, — вновь остановился Донатос, которому неожиданно стало весело: — Как я на тебе женюсь? Я крефф — у нас семей нет. Да и старше насколько. Ты мне в дочери годишься. Ну и дура ты ещё. Это тоже, с какой стороны не взгляни — причина.

Девушка нахмурилась:

— Тебя, родной, послушать, так во мне вовсе ничего хорошего нет.