Пленники Тьмы

Воздух был светл, и чист. И Небо легко и спокойно.

Единственная должность

Следующий день после восстания. Всё подавлено. Кабинет Совещаний.

Помещение столь же пустое, что и раньше. Однако есть стены и достаточный свет.

Почти у середины, но ближе к дальней от входной двери стене, стоит Гора. Справа и чуть позади него — Богатый, слева — Волин. Оба его заместители.

Напротив Гавриила Бражик и Дожик из 420-ой и Голушко и Прескович из 647-ой сом. Они мрачнее тучи, и позади них ничего нет и только дверь.

«У менч к вам пара новостей, товарищи», — сказал Диктатор. Все присутствующие до сих пор находились под впечатлением вчерашнего. Никто из них толком не спал: погибло сто восемьдесят четыре болгарских шахтёра и вместе с ними их командир Валиков. Тело Гринифенко никто не видел. Откуда чумы узнали о восстании все, конечно, догадывались — им кто-то сообщил из своих; никто не знал, кто это сделал.

«Новость первая. Чумы вводят в нашей группе особый режим».

Эти слова в кабинете каждый воспринял по-своему: и с иронией, и с ненавистью.

«Особый режим означает, — продолжил Гавриил. — Что наша группа получает автономию. Самосуществование. А это целый ряд возможностей. Во-первых, нам дают план на месяц, и сколько добывать за день мы решаем сами. Во-вторых, система наказаний резко смягчается. Как именно разъяснять не буду — слишком длинно. Помимо наказаний изменяется и уровень питания. Не то чтобы он станет таким, каким нужно, но всё-таки лучше. И, в-третьих, группой, всей будет теперь руководить человек. Именно человек, а не чум».

Реакция на всё это последовала совершенно неадекватная: по сути люди должны были бы начать радоваться, а они все покрылись известью и зачерствели. Этот чумной юмор оказался им вовсе не по душе — когда это было, чтобы после восстания облегчали режим. Они вообще не видели в этом смысла. Они никогда не встречались с теми, кто занимается стратегическими вопросами. Они не знали, как действует податная система.

Но всё изменилось после очередной фразы Диктатора: «Новость вторая. Этим человеком буду я… Их командир уже подписал такой приказ».

Авторитет Горы не позволял сомневаться в его словах — он не шутит на такие темы.

«Гора, что всё это значит?» — Бражик не выдержал первым.

«Доминик, всё это значит то, что я сказал».

«Но… как это?»

«Сядьте все на пол», — скомандовал Гавриил.

Кроме серых стен, здесь был ещё и такой же серый бетонный пол. Все видели стеклянный глаза и слышали громогласный голос Диктатора, и ни у кого не возникло мысли не сделать так, как он сказал.

Гавриил отошёл чуть в сторону от центра, чтобы не стоять над ними грозной силой, извергая гром и молнии — так они вообще ничего не поймут.

«Говорю ясно и чётко. — вывел Диктатор, встав немного в стороне и уперев руки друг об друга впереди себя. — Делайте всё, как я говорю. Не задумывайтесь ни над одним моим приказом. Выполняйте. И пусть ваши люди выполняют. Ваша задача подчиняться моим приказам. Добейтесь этого же и от своих подчинённых. Всё должно исполняться в точности как сказано. Если кто-то решит не подчиняться — убейте. Убейте его сразу, чтобы не пришлось убивать ещё кого-то. Если кто-то затеет восстание — убейте. Убейте его и того, кто вместе с ним. Порядок. С этого момента это слово главное для нас.* Вопросы какие-нибудь есть?»

Никто не хотел и не мог задавать какие-либо вопросы, выслушав эту речь — слишком грозен был голос, и слишком тяжелы были руки того, кто это говорил. Никто не понимал, с чего это всеми любимый Гавриил Владимирович стал таким бессердечным. Никто, кроме Георгия, не мог ничего сделать, а Георгию уже ничего и не нужно было.

С этого момента началась новая эра во всём великом городе Донецк-Макеевка. Владычество чумов сменилось диктатурой Горы.

Вместе вечность

Маша шагала позади уже третий час. Не то, чтобы было тяжело, просто надоело идти, не зная куда, и молча. Она хотела было что-то спросить, но никак не решалась — бабуля настолько стремительно и быстро шла вперёд, что казалось: отвлеки её хоть на секунду, и она непременно обо что-нибудь споткнётся.

Маша умела терпеть, но не такие вещи.

«Извините, Ольга Юрьевна, а нам ещё далеко?» — спросила она. Стоило это сказать, как за очередным холмом показался весьма приятного вида деревянный домик, рядом с ним сарай такой же деревянный.

Бабуля остановилась: «Да вот уже пришли… Ой, что ж это я? Давай помогу». Она потянулась к девушке.

«Нет-нет. Что вы? Не надо. Я сама. Мне совсем не тяжело», — ответила Маша, ощущая на себе чуть странный и очень интересный взгляд. Какой-то ностальгический, о чём-то давно прошедшем, приятном и близком душе.

Ей не был понятен этот жест. Она вообще ещё толком не воспринимала эту женщину: лет семьдесят с лишним, носится как угорелая и такая довольная, даже счастливая. Подобные люди прежде не встречались ей, тем более, что на шахте редко кто доживал до шестидесяти.

Но когда они вошли в дом всё стало ясно.