Читаем Пленники полностью

Оник съел несколько сочных стеблей и, почувствовав бурчание в желудке, попытался успокоить его шутливыми увещеваниями. «Не доволен? Кипяченое молоко вспомнил?.. Где я возьму для тебя молока? Конечно, неплохо бы встретить стадо… Сказал бы пастуху: «Умираю с голоду, братец, сделай что-нибудь». Но откуда быть тут стаду? Вчера женщина сказала: всех коров из совхоза увезли в Германию. Подлец обер-ефрейтор, видите ли, не трогает украинцев. А тем временем грабят страну, — коров угоняют. Завоеватели!»

Уже начало темнеть. Деревья и кусты сливались в одну бесформенную массу. Не только избушки, даже шалаша нигде не видать. Что делать? Так вот и идти сквозь ночь? Или лечь спать? Если он и добредет до села, все равно не посмеет постучать. Кому понравится, когда ночью в такое тревожное время попросится ночевать чужой, не знающий языка, плохо одетый человек?..

Однако мало приятного было и в ночевке под открытым небом. Зарыться бы в стог соломы или сена. Но стогов по дороге не попадалось. Незнакомая пустынная местность и глухая тишина угнетали Оника.

Он заставлял себя шагать: немножко… еще немножко!.. Может быть, вот там, за тем перелеском, мелькнут огоньки деревни. Но перелесок оставался позади, а огней не было.

Ноги тяжелели, глаза заволакивал туман, слабело сердце. Надо бы сесть, отдохнуть, но он все подгонял себя: иди, иди, иди!..

Нет, больше уже было невозможно идти. Силы иссякали. Оник почти упал под каким-то деревом. Он привалился спиной к стволу и с отчаянием всматривался в тьму. Слышались какие-то неясные шорохи и ничего больше. Были бы здесь Гарник и Великанов, — они прислонились бы спинами друг к другу, как в лагере, согрелись бы, заснули. Плохо одному! Не должен человек оставаться один на земле.

Заснуть, заснуть, чтобы скоротать ночь… Но не спалось. Какой-то шум послышался в кустах — Оник долго вглядывался в этом направлении. Но шорох не повторился.

Оник запрокинул голову. В черном небе среди разорванных облаков сверкали звезды. Далекие, недоступные. В детстве он любил спать на плоской кровле своего дома. Бесконечное звездное небо опрокидывалось на него. С кавказских гор дул прохладный ветер, рядом весело налаживали постели братья и сестры. Потом каждый выбирал себе звезду: «Вот моя звезда!.. А эта — моя». Звезда Оника всегда мерцала по соседству с звездой брата Гайка.

В последнем письме Гайк писал, что после окончания десятилетки собирается поехать в Ереван, в сельскохозяйственный институт. Поступил ли? Тоже, наверное, воюет. Какое ученье во время войны!..

Заложив руки за голову, Оник вытянулся на земле, но скоро снова сел: земля была сырой и холод тотчас же пронизывал все тело. Воздух тоже похолодел. Все-таки осень. Нетрудно заболеть после одной такой ночки.

Голова Оника, словно тяжелая гиря, клонилась к земле. Не в силах справиться с собой, он положил ее на колени. Так было удобней и теплее. Он бранил себя за то, что пришлось спать под открытым небом, — не поискал для ночлега места получше. Раем показался ему теплый хлев, где он ночевал вчера. Предусмотрительным оказался Петро: если бы не было этого пиджака, Оник не смог бы оставаться так под открытым небом, к утру обязательно заболел бы. Теперь же, может, все обойдется благополучно.

Но напрасно он утешал себя. Холод пронизывал до самых костей. Как ни съеживался Оник, ничего не помогало. С холодом шутки плохи. Нет, надо двигаться, иначе застынешь совсем.

Приняв это решение, Оник встал, прошелся, разминая ноги, и наугад двинулся в темноте. Всякий раз ему казалось, что, опуская ногу, он попадет в яму. Сырые ветви холодили лицо, царапали, мешая идти. Прошел он совсем немного, пока с размаху не наткнулся на какое-то препятствие. Во мраке ему показалось, что это дерево. Он ощупал рукой его гладкий ствол и понял, что перед ним столб с квадратной фанерной доской. Такие столбы ставятся обычно на развилках дорог. Но под ногами не было никакой дороги. Странно! Что это значит? Несомненно, на фанере что-то написано: название какого-нибудь села, обозначено направление.

В кармане пиджака хранилась спичечная коробка. В ней было всего несколько спичек. Еще сидя под деревом, Оник мечтал развести огонь, но это значило с головой выдать себя: издали увидели бы красноватое пятно костра и каждый подумал бы: смотрите, там — чужой человек. Черкнуть разве спичкой, спрятать огонек в ладонях и прочесть, что написано на фанере?

Оник так и сделал.

Взглянув на доску, он окаменел. Там стояло только одно слово: «Заминировано»?

Спичка обожгла пальцы и погасла. Надпись пропала, но Оник не смог отвести взгляда от невидимой доски. Вот так попал! Надо было немедленно убираться отсюда. Но с какой же стороны он подошел к этому столбу? Держась за столб рукой, он пытался нащупать глазами хоть какой-нибудь ориентир. Но ничего нельзя было разглядеть в этой тьме, даже рядом. А мины, наверное, закопаны кругом. Может быть, даже около самого столба.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза