Пленница

– Ну что ж, на том и порешим, – утвердительно закивал Матвей. – Завтра же велю перевести вас на новое место работы. И с вдовой переговорю. К тому же с сестрой сможете чаще видеться. Ведь наш дом от вдовьего через дорогу стоит.

Олсуфьев медленно кивнул, но тут же нахмурился. Последние слова мужчины врезались в мысли Алексея, и он наконец понял, отчего управляющий так благоволит к нему. Твердышев уже направился к двери, когда Алексей громко остановил его:

– Матвей Гаврилович, постойте!

Тот остановился и удивленно вскинул брови вверх.

– Да?

Олсуфьев молчал, наверное, минуту, размышляя о том, стоит ли говорить всю правду. И наконец решился.

– Скажите, вы из-за Варвары Дмитриевны делаете это? – глухо спросил Алексей.

Не в силах ответить на этот щекотливый вопрос, что могло поставить его в нелепое положение, Матвей лишь медленно кивнул, не спуская напряженного взора с Олсуфьева. В следующую секунду Алексей нервно рассмеялся, и Твердышев уставился на него, помрачнев.

– Ну и Варвара Дмитриевна! – воскликнул Олсуфьев и резко прервал смех. – Всеми вертит как хочет. Наверное, я единственный, кто не попался ей под каблучок.

– Я вас не понимаю, сударь, – уже недовольно заметил Матвей.

– Что ж, Матвей Гаврилович, я думаю, что пора вам узнать правду.

– Какую правду?

– Настоящую. Имя девушки, которая живет у вас, не Олсуфьева, а Варвара Дмитриевна Андреевская. У меня никогда не было ни родной, ни уж тем более двоюродной сестры, как она представилась вам. Варвара Дмитриевна выдумала, что я ее брат, чтобы иметь возможность видеть меня. А Олсуфьевой назвалась лишь для того, чтобы ее отец, Дмитрий Григорьевич Андреевский, не нашел ее слишком быстро!

– Что-то я не пойму, о чем вы говорите, – медленно произнес Матвей, сильнее нахмурившись.

– Эта девица мне не сестра, говорю вам как на духу. И хлопочет о моем благополучии лишь в своих корыстных целях. Почти год назад, на одном из балов, она призналась мне в любви. Я отверг ее. Но с тех пор она просто преследует меня своей страстью. А по весне аж убежала из дому, чтобы приехать сюда. Если бы вы знали, Матвей Гаврилович, сколько раз я говорил Варваре Дмитриевне, что не люблю ее, чтобы она возвращалась к отцу, потому что между нами быть ничего не может. Но она ведь невозможно упряма. Никого не слушает, только себя.

– Так она не ваша сестра? – наконец смысл слов дошел до Твердышева.

– Говорю же вам, нет, – повысив голос, выпалил тот. – Приехав сюда, она взяла на себя роль моего ангела-хранителя, так как надеется, что я полюблю ее за это. И теперь вас настраивает, чтобы вы облегчили мне жизнь.

– Не она это, я сам, – тихо прошептал Матвей себе под нос, пораженно глядя на Олсуфьева.

– Никому не говорил я этого, Матвей Гаврилович. Но только из большого расположения к вам скажу, что я люблю другую девушку, и мы тайно обручены с ней. Именно из-за нее я попал в позорную переделку и в наказание был сослан сюда на каторгу.

– Это невозможно понять, – произнес, как будто приходя в себя, Твердышев и мрачно взглянул на Алексея. – Если еще в Петербурге вы объяснили Варваре Дмитриевне, что не любите ее, зачем же она приехала сюда?

– Именно об этом я и говорю вам. Своенравная она. Могу я просить вас, Матвей Гаврилович, не пускать ее более ко мне? Ибо все ее признания в любви меня несколько напрягают…

Глава XI. Кокетка

Около часа Матвей сидел в своей конторе и не мог прийти в себя от признаний Олсуфьева. Едва Алексей Иванович попросил не пускать к нему Варю, внутри Твердышева что-то надорвалось. Не по-доброму оскалившись на Олсуфьева, Матвей молча стремительно покинул убогое жилище Алексея. Почти бегом проделав длинный путь обратно до заводской конторы, он закрылся в своем кабинете на верхнем этаже.

Черные мрачные мысли о том, что Варенька никакая не сестра Олсуфьеву, а особенно фразы Алексея о том, что она уже давно преследует его своей страстью, травили существо Матвея. Его вспыльчивая суровая натура не могла допустить даже мысли о том, как эта высокомерная гордячка могла вот так уехать на край света, в глухую деревню, за человеком, который совсем не любил ее.

Однако, видимо, это было горькой правдой, и чем более Твердышев размышлял об этом, тем более в его голове разжигались страшные неприятные думы. Не осознавая, что им завладела простая ревность к Олсуфьеву, он целый час не находил себе места, ощущая, что кровь бешено стучит в висках. Лишь в восьмом часу он заставил себя выйти из конторы и последовать домой. Уже когда он подъезжал верхом к дому, в его мыслях наконец нарисовался страшный безумный план.

Он тихо вошел во двор и, быстро поставив жеребца в стойло, запряг в дрожки другую лошадь. После он медленно поднялся на крыльцо. Когда Матвей взялся за дверную ручку, он уже отчетливо знал, что будет говорить. Едва он вошел в гостиную, как увидел Арину, стирающую белье в корыте, Машутку, которая вязала носки, и Варю с Таней на дальнем простом диванчике.