Пленница

Коридора нет. Мы сразу же попадаем в просторную залу с французским окном во всю стену, ведущим на широкий балкон. У окна, все створки которого по случаю погожего вечера распахнуты настежь, журнальный столик, вокруг которого в массивных кожаных креслах расположились четверо мужиков. Никто не поднимается нам навстречу, но двое — те, что сидят спиной — оборачиваются и с любопытством пялятся на нас. Еще не подойдя к ним вплотную, я в царящем в комнате полумраке успеваю отметить, что им обоим лет по сорок. Чего нельзя сказать о двоих других — таких древних старперах, что удивительно, как они еще не загнулись от инсульта или инфаркта. «Один из них Юрик. Хозяин, — думаю я. — Интересно, который? Лысый толстяк или тот, что с седой шевелюрой? »

— Спасибо, Володя, можешь идти, — произносит толстяк и по всем правилам светского этикета обламывает — не стряхивает, а именно обламывает — в хрустальной пепельнице колбаску белого пепла с тонкой сигары.

— Вам ничего не потребуется, Юрий Иванович? — на всякий случай уточняет серый пиджак.

— Я же сказал, можешь идти, — с некоторым раздражением повторяет хозяин. Теперь я уже знаю, кто из двоих стариков немощный Юрик — тот, о котором с таким упоением повествовала сегодня Касторка. — Потребуешься, так вызову. — И хозяин переключает внимание на нас, растерянно топчущихся посреди залы. — Идите ближе, красавицы. Усаживайтесь вот тут на диванчике. И расслабьтесь, мы не кусаемся. Сонька, Татьяна, здорово. Как настроение? — приветствует он Гизелъ и Касторку. А я отмечаю, что только сегодня узнала, как на самом деле зовут этих потаскух.

Юрик откладывает сигару, наклоняется и вдруг, ловко сцапав за руку оказавшуюся рядом с ним маленькую и хрупкую Гизель, с удивительной для такого старика силой резко дергает ее на себя. Гизель взвизгивает, опрокидывается через широкий кожаный подлокотник и замирает: спина и задница на коленях у Юрика, ноги кверху, короткая юбочка задралась, выставив на обозрение узкие белые трусики.

— Я говорю: здорово, Татьяна! — радостно гудит Юрик.

— Привет, дорогой. — Словно велосипедистка, лениво перебирая в воздухе загорелыми ластами, Гизель пытается тонкой ручонкой обхватить жирную шею хозяина и дотянуться до его бульдожьей щеки ярко накрашенными губами.

Мужики — те, что к нам спиной, — одобрительно хмыкают, старик с седой шевелюрой пытается прихватить за массивный фундамент хихикающую Касторку.

— Итак, представляю. — Уже заметно поддатый Юрик подцепляет толстым пальцем резинку Татьяниных трусиков. Оттягивает. Отпускает. Резинка звонко щелкает по плоскому животу. — Это Танька. Та, толстая — Соня. А вот этих я вижу впервые. Назовитесь, красавицы.

Приткнувшись на уголке узенького дивана, я смущенно молчу. Один из мужиков (тех, что помоложе) — этакий мачо с гладко зачесанными назад длинными черными волосами — ободряюще подмигивает мне.

Все равно молчу! Как законченная дебилка. Хотя понимаю, что должна сейчас обозваться и представить Диану. Надо вести себя как можно естественнее. Но ничего не могу с собой, коматозой, поделать!

— Я Дина, — вдруг раздается у меня над ухом спокойный голос Дианы. — А эту скромняжку зовут Гердой. Господа, как к вам обращаться?

Дина-Ди! Ты просто супер! Ты само воплощение хладнокровия и обаяния! Ты играешь роль идеально. А ведь, отправляясь сюда, я больше всего опасалась именно за тебя — что в какой-то момент не выдержишь, колючая роза, выпустишь наружу шипы и запорешь косяк.

— Хм, Герда, — хмыкает Юрик, продолжая играться с резинкой Татъяниных трусиков. — Что ж, эффектно. А к нам обращайтесь, пожалуйста, так: я Юра, это Олег (мачо немного приподнимается в кресле), Дима (у Димы жидкие светлые волосы и заплывшие глазки), а этого седого вояку все зовут Генералом, — передразнивает он Диану, полминуты назад точно таким же манером представившую меня.

Вояка уже успел усадить Касторку себе на колени. Та совершенно не против, томно закатывает жирно обведенные зыркалки и теребит грабцами седую генеральскую шевелюру.

— Итак, будем считать, знакомство состоялось, — продолжает хозяин. — Выпивка и закуска на столике. Татьяна, — резинка опять звонко щелкает по животу, — ты знаешь, где взять посуду. И прибери на столе. Принеси из бара пару бутылок, освежи ассортимент. Скоро отправимся в баню. У нас впереди целая ночь.

«Вот ведь дерьмо, — тихонечко вздыхаю я. — Недостает еще банного группенсекса с этими извращенцами. Впрочем, деваться некуда. Раз уж решила вписаться в подобную заваруху, теперь изволь терпеть».

Мы торчим за заставленным закусками и выпивкой столиком уже почти час. За окном окончательно стемнело, и Гизель по-хозяйски включила два торшера, расставленных по углам комнаты. Стало светлее, но не настолько, чтобы разрушить этакий интимный антураж. Из невидимых колонок льется какая-то тягомотная музыка. Во французское окно налетели полчища комаров. Из разбитого под окном сада чудесно пахнет какими-то ночными цветами.