Пленница

— Потому что ему четырнадцать лет. Как только исполнится пятнадцать, его заберут из лагеря и отправят в армию. Здесь подростки идут в нее с пятнадцати лет. Для тех, у кого есть родители, срок обязательной службы три года, после чего можно принять решение о своей дальнейшей судьбе. У сирот выбора нет, они остаются в армии до старости. Получение образования и работа по другой специальности им запрещены. И так как белый ребенок-сирота, да еще и со светлыми волосами, — крайняя редкость, раритет, то терять одну потенциальную жертву никак нельзя. Поэтому старшего мальчика, скорее всего, планируют сделать Кауккой-Ваккой в этом году, а младшего, десятилетнего оставить на следующий.

— И что, ничего нельзя сделать? — со слезами спросила я.

— Почему же. — Сэм улыбнулся и потрепал меня по руке. — Именно этим мы с вами сейчас и занимаемся, Елена. Более того, вы, сами того не зная, и так уже много сделали. Если бы сегодняшний суд закончился приговором, то к концу дня судья оформила бы лишение родительских прав, и послезавтра один из мальчиков стал бы Кауккой-Ваккой. Но вы отложили суд до послезавтра. То есть до того дня, когда и состоится ежегодное жертвоприношение.

— То есть теперь жрецы будут вынуждены найти другую жертву и оставят мальчишек в покое?

— Не все так просто, — покачал головой Сэм. — Если суд состоится в первой половине дня и вы его проиграете, то они вполне могут успеть. А вот если выиграете, то спасете детей. Ведь у них останутся законные родители, а значит, в жертву они годиться не будут.

От осознания свалившейся на меня дополнительной ответственности я сначала покрылась потом, а потом меня пробрала дрожь. Взгляд мой упал на седую голову моего спутника.

— Сэм, а вам самому не грозит участь быть принесенным в жертву? Вы белый и совершенно седой пожилой мужчина, у которого нет родных. Вы не боитесь стать Кауккой-Ваккой? Если не сейчас, то потом, если вдруг, не дай бог, заболеете?

Ван ден Берг раскатисто засмеялся.

— Милая Елена, вы разве еще не поняли, что в этой стране все продается и покупается? Если когда-нибудь мне будет что-то угрожать, я просто откуплюсь от этой угрозы. А если я вдруг стану так стар и немощен, что не смогу о себе заботиться или у меня в одночасье не станет денег, то путь Каукки-Вакки — не самый плохой, чтобы уйти из жизни. Жертву перед умерщвлением накачивают наркотиками, так что она не чувствует ни боли, ни страха. Неплохой способ покончить с жизнью, которая тебя перестала устраивать. Но не будем о грустном. Мы приехали. Подождите меня в машине, пожалуйста, я быстро.

Спустя пару минут Сэм вернулся из маленького магазинчика, держа в руках четыре ярко-красные косынки, похожие на советские пионерские галстуки. Одну из них он ловко повязал мне на шею, а остальные сунул в карман своих свободных светлых брюк.

— Что это? — спросила я.

— Это ваш пропуск в волшебный мир соратников революции. Сейчас мы подтвердим это документально, и у вас будет новый, весьма полезный в нынешней Манзании статус.

Он завел машину, и мы поехали дальше. На одном из перекрестков Сэм остановился, потому что на углу мы заметили молодого человека, одетого в костюм песчаного цвета. На правом предплечье красовалась повязка красного цвета, сделанная из того же материала, что и косынка на моей шее. Материал, кстати, был синтетическим, отчего на африканской жаре кожа под ним горела и чесалась.

— Так, нам к нему, — бодро сказал Сэм и выскочил из машины.

Я двинулась следом. Мой спутник что-то бойко говорил на суахили. Разумеется, я не понимала ни слова. Интересно, выгорит мой план или нет. Надо признать, задуманное мной было в достаточной степени авантюрой. На бумаге идея существовала, а вот работает она или нет, нам предстояло узнать на практике.

Дело в том, что, изучая накануне юридические основы существования Республики Манзания, я обнаружила довольно любопытный декрет «О лояльности». Согласно этому замечательному документу, каждый помогающий делу революции становился ее другом и соратником. Не знаю, давало ли это какие-то особые «плюшки», но судить «друга революции» явно становилось затруднительным. Наша с Сэмом задача состояла в том, чтобы внести от имени находящихся за решеткой пожертвования задним числом и получить соответствующий документ.

Впрочем, проблема решилась так быстро, что я даже понервничать не успела. После кратких переговоров на суахили Сэм повернулся ко мне, коротко бросив уже по-английски: «Десять долларов». Я возблагодарила бога, что дома достала немного наличности из секретного пояса, который теперь хранился у Сэма в сейфе, и переложила ее в карман. Ловким жестом фокусника я достала десятидолларовую бумажку и протянула ее молодому человеку. Меня немного тревожило, что действия с валютой находятся в Манзании под запретом, но сборщика «подати» это совершенно не смущало. Он взял купюру из моих пальцев быстрым неуловимым жестом, после чего она тут же словно растворилась в пространстве.