Пленница французского маркиза

- Сам бог направил тебя ко мне, голубушка! Кажется, я догадываюсь, что ты хочешь сделать. Чтобы Шарогородские сами отказались от своего будущего зятя, для чего им нужно вроде невзначай сообщить, что граф болен нехорошей болезнью...

Соню опять бросило в жар.

- В тихом омуте черти водятся, - сочувственно вздохнула Григорьева. Или, ещё говорят, не буди лихо - будет тихо... Ладно, ладно, не смущайся. Ежели кто и может тебя упрекнуть в том, что именно таким манером борешься за свою любовь, то только не я... За работу возьму с тебя десять рублей. Может, для тебя это и многовато, но получишь ты неизмеримо больше, а дело-то предстоит хлопотное...

- Я согласна, - непослушными губами вымолвила Соня. Как бы она ни корила себя за необдуманные и даже непорядочные действия, отступать теперь было все равно поздно.

- Сделаем так, - медленно проговорила Григорьева. - Пошлем к Шарогородской её хорошую знакомую - Полинку Вревскую, каковая была изгнана из фрейлин её величества по причине неумеренного потребления некоего крепкого напитка... С неё будет достаточно и целкового...Полинке могут не поверить. Разве что, в случае, когда никто другой не подтвердит её правоту... А после всех статистов придется вступить в игру самой мадам Григорьевой.

Соня удивленно посмотрела на Аделаиду Феликсовну. Оказывается, она сама себя так называет, и это вовсе не заглазное прозвище.

- Одним словом, твоей покорной слуге, Софья Николаевна, придется потрудиться, чтобы уговорить Дашу Шарогородскую, а ежели и не саму Дашу, то её маменьку, Екатерину Ивановну, навестить своего жениха в особняке князей Астаховых. Обычное дело, в доме у друга граф переживает случившуюся с ним неприятность.

- А, может, не надо этого делать..., - начала говорить Соня, откровенно впадая в панику.

Григорьева посмотрела на неё и снисходительно улыбнулась.

- Поздно, княжна, поздно, миленькая! Зачем же тогда человека безобразила? Теперь кто знает, простит ли граф такое надругательство над собой?

Сердце Сони тревожно забилось, и она совсем пала духом.

- Ты вот что, голубушка, - жестко сказала ей Григорьева, - взялась за гуж, не говори, что не дюж! Лучше пропасть, чем терпеть злую напасть. Коли я бы, так же, как и ты, посреди дела руки опускала, небось нынче у твоих ворот милостыню просила, а у меня вон и дом, и достаток какой-никакой... Деньги принесла или что в залог оставишь?

- Принесла, - отчего-то шепотом проговорила Софья, понимая, что теперь и вправду назад дороги нет.

Она протянула мадам Григорьевой ассигнацию, а та зачем-то полезла в буфет и вернула Соне два рубля. Княжна непонимающе уставилась на деньги.

- А это за баночку твоей - или дедовой - "красной сыпи". Сдается, и мне такое притирание может пригодиться... Ты ведь не откажешь тетушке Аделаиде?

- Не откажу, - чувство неуверенности и даже брезгливости от содеянного как бы отодвинулось куда-то; в голове у княжны даже мелькнула мысль, что её предприятие - всего лишь хитрость влюбленной женщины, которая, как справедливо заметила Аделаида Феликсовна, борется за свою любовь.

Почувствовала это и Григорьева. Одобрительно кивнула.

- Говоришь, мыло им начинила? Ну-ну!

Она помолчала и заговорила уже другим тоном.

- Желаете получить разъяснения за свои деньги или так, положитесь на мою опытность?

- Пожалуй, что выберу вашу опытность.

Соня с удивлением прислушивалась к себе. В ней появилась даже некая лихость. Словно она участвовала в баталии, но в отряде разведки. Как говорится, ходила во вражеский тыл.

- Вот и умница. Думаю, ты не пожалеешь, что мне доверилась... Ты, смотрю, чай и не пьешь вовсе, - она поднялась из-за стола и крикнула в сторону кухни. - Марфуша, кофе неси! По душе ты мне пришлась, девонька! Сдается, мы с тобой не последний раз видимся. Давай-ка я тебе на кофейной гуще погадаю - хоть кого спроси, в Петербурге я - лучшая гадальщица. Не возражаешь?

- Мне никогда прежде никто не гадал, - неуверенно проговорила Соня.

- Тогда выпей свою чашку и осторожно на блюдечко остаток откинь. Вот так. Немного погодя я посмотрю...

Соня вдруг заволновалась, словно мадам Григорьева собиралась не гадать, а кроить её судьбу. Между тем, Аделаида Феликсовна перевернула её чашку и некоторое время рассматривала остатки гущи на стенках и дне.

- Надо же, такую чашку я ещё не видела... Поразительно! Между прошлым и будущим ровная четкая полоса, словно в один прекрасный момент ты начнешь совершенно новую жизнь, ничуть не похожую на прежнюю. Совсем другую. Как странно, я вижу почтовую карету, долгую-долгую дорогу и человека, который изменит твою жизнь...

- Это Разумовский? - зачем-то спросила Соня, хотя и предвидела ответ гадальщицы.

- Не похож. Этот человек тоже молод, но как бы поуже в кости. И сущность его двойная.

- Как это?

Мадам Григорьева замешкалась.