Пленница Гора

Я казалась себе такой слабой, неумелой и беспомощной. Если бы не Юта, мне, думается, никогда бы не выжить в диком лесу и степи. В этой хрупкой на вид девушке не иссякали какая-то внутренняя сила и, казалось, неистощимый запас жизненной энергии. И опыт Юты был огромен. Она показывала мне, что можно употреблять в пищу, а что нет. Научила строить ловушки для рыб и расставлять силки, сплетенные ею из узкого кожаного ремня.

Она также показала, как с помощью толстого бревна, кожаного ремня и устроенного из веток примитивного спускового механизма можно сделать довольно большие капканы, достаточно прочные, чтобы поймать в них даже табука. Однако такие силки мы не ставили, поскольку они могли привлечь внимание какого-нибудь охотника и вызвать у него ненужное любопытство. Мы обходились маленькими силками, рассчитанными на мелкого зверя, которые проще было спрятать в траве. К тому же, не имея ножа, нам с Ютой было бы трудно управиться с пойманным в силки крупным животным.

Юта научила меня строить шалаш в лесу на земле или вить гнезда на деревьях и маскировать их среди ветвей. Показала, как с помощью определенным образом изогнутой палки охотиться на птиц и небольших животных. Она учила меня находить пищу в таких местах, где, казалось, искать ее совершенно бессмысленно.

Очень скоро я уже сама могла определить, листья каких деревьев годятся в пищу и где нужно выкапывать съедобные коренья. Однако я так и не смогла себя пересилить и не решилась попробовать маленьких жуков, которых она ловила на поверхности воды, или жирных зеленых насекомых, извлекаемых ею из-под коры сухих деревьев или в расщелинах между скал.

– Они очень питательные, – убеждала меня Юта.

Я соглашалась, но предпочитала обходиться лесными орехами, фруктами, кореньями и рыбой, по форме и вкусу напоминающими то, что мне уже было знакомо и привычно с детства. Ну и, конечно, я с удовольствием лакомилась дичью, добываемой Ютой. Мы жарили дичь на костре.

Вероятно, самым удивительным в арсенале опыта Юты было ее умение добывать огонь с помощью тонкой палочки и пары сухих щепочек. Я была несказанно удивлена и обрадована, когда увидела, как над заостренной палочкой, вращаемой Ютой в отверстии щепки, неожиданно появилась струйка дыма, а затем почернела и занялась крохотным пламенем уложенная рядом сухая трава. Через секунду языки пламени уже лизали подбрасываемый в костер хворост.

За время нашего бегства нам еще не довелось встретить ни одного человека, но, возможно, только потому, что в дневное время мы прятались в небольших рощицах, а ночью снова отправлялись в путь.

Опасаясь нежелательных встреч, Юта поначалу вообще не хотела разжигать костров, но я ее частенько уговаривала. Я не могла заставить себя есть приносимую ею дичь сырой.

***

– Тал! – закричала показавшаяся на берегу Юта, приветствуя меня, как положено свободным людям.

– Тал! – радостно помахала я в ответ.

Я почувствовала громадное облегчение, увидев, что она вернулась с охоты.

На плече у нее висел свернутый узкий кожаный ремень, с которым мы не расставались с тех пор, как нам удалось его с себя снять. В одной руке она держала двух небольших пушистых животных размером с приличную кошку – пойманных ею хищных лесных уртов, а в другой– четырех маленьких птиц с желто-зеленым ярким оперением.

Отлично! Значит, вечером мы устроим настоящее пиршество.

У меня тоже было чем ее порадовать.

– Юта! – закричала я. – Я поймала рыбу!

– Прекрасно! – воскликнула Юта. – Тащи ее скорее на берег!

– Не могу, – с огорчением призналась я.

Юта рассмеялась, бросила свою добычу на траву и, войдя в воду, забралась в ловушку. Я направилась к выходу из загона, чтобы закрыть его своим телом и не дать моей добыче вырваться из западни.

Юта осторожно подошла к рыбе, стараясь ее не испугать. Затем она стремительным рывком прижала ногами рыбу к ограждению из воткнутых в дно жердей и схватила ее за длинные плавники. Рыбина затрепыхалась в воздухе, но вырваться из рук Юты было не так-то просто.

Через мгновение Юта с победным видом несла нашу добычу на берег.

– Сломай ловушку, – распорядилась она.

Каждый раз, уходя из рощи, мы уничтожали выстроенные нами ловушки. Это, кстати сказать, является обычной для горианца манерой поведения на охоте. Он никогда не оставит после себя ловушку или силки в том месте, куда больше не собирается возвращаться.

Нередко проявляя друг к другу поразительную жестокость, горианцы стараются без особой нужды не нарушать жизнь дикой природы и ее обитателей, которых они склонны считать существами свободными и достойными всяческого уважения. Однако подобная любовь и уважение редко распространяется у того же горианца на его домашних животных, к которым он причисляет как своих босков, так и рабов.

Интересно отметить, что обычный дровосек, прежде чем срубить какое-нибудь дерево, непременно поговорит с ним, попросит у него прощения и постарается объяснить, что он лишает его жизни не ради баловства, а исключительно по крайней необходимости, чтобы растопить очаг или выстроить дом.