Пленница Гора

Раск был доволен собой, этот дикарь, это чудовище. Но что говорить: он был прав!

– Что же с ней произошло? – поинтересовался он.

– Она стала покорной рабыней.

– Чьей рабыней?

– Раска из Трева.

– Так говоришь, ей все-таки не удалось от него убежать?

– Не удалось, хозяин!

– И что – она любит его?

– Любит, хозяин! – Я потянулась к нему губами. – Любит отчаянно, до самозабвения!

– Занятные вещи ты рассказываешь, рабыня. Интересно только, откуда тебе самой это известно.

Голова у меня покоилась у него на локте. Я держала в руках его ладонь и прижималась к ней щекой.

– Вы позволите мне говорить, хозяин? – продолжала я игру.

– Говори, – царственным кивком соблаговолил он дать свое высочайшее позволение.

– Я должна говорить правду?

– Только правду. Иначе тебя накажут плетьми и заточат в железный ящик. – В его голосе неожиданно зазвучал металл.

Я была поражена. Внезапно я поняла, что, несмотря на всю игривость прежних фраз, если я сейчас солгу, он, вполне возможно, действительно накажет меня плетьми и, чего доброго, снова бросит в ненавистный мне железный ящик. Он был настоящим горианином – хозяином, повелителем. Я всецело зависела от его милости.

Но если я до такой степени ощущала себя подвластной ему, то, вероятно, я сама вручила ему право распоряжаться моей свободой, моей жизнью. Я была его собственностью, и у меня не было ни малейшего желания понести наказание от его рук. Единственное, чего мне хотелось, это доставить ему удовольствие.

Кроме того, я сознавала себя его рабыней, а рабыня обязана говорить правду своему хозяину и не скрывать от него своих чувств.

Я смело посмотрела ему в глаза.

– Вам самому хорошо известно, кого любит рабыня Эли-нор, – ответила я.

– Тогда тем более скажи мне об этом, – настаивал он.

– Она любит своего хозяина, Раска из Трева!

– Меня то есть?

– Вас, хозяин! Конечно, вас!

– А кто же она такая, эта Эли-нор?

– Это я, хозяин! Я люблю вас! Люблю!

Он наклонился и подарил мне легкий поцелуй.

– Значит, она покорена мною? – старался продлить он удовольствие.

– Покорена, хозяин! И ждет не дождется, когда вы снова захотите ее покорить.

Он прижался губами к моим губам в долгом сладостном поцелуе.

Я застонала. Счастливые слезы покатились у меня по щекам.

Забрезжил рассвет. Лагерь начал просыпаться. Где-то далеко слышался голос Юты, созывающей своих девушек и дающей им указания на день. Со взлетной площадки доносились крики тарнов. На кухне загремели медными тазами и чашками. Кое-где вспыхнули первые костры.

– В твоем танце, – заговорил Раск после долгого молчания, – мне показалось, я заметил не только высокомерное презрение, но и кое-что еще.

– Вы правы, – ответила я, осыпая его поцелуями.

Теперь и я осознавала, что уже с первых мгновений моего танца на посыпанной песком площадке перед воинами у костра мое тело, не подвластное сознанию, каждой своей клеточкой, каждым движением выражало любовь к моему повелителю, сжигающее меня желание и готовность воспринять его объятия.

В те секунды, когда я стремилась выплеснуть в своем танце переполнявшую меня ненависть, гордость и презрение, я непроизвольно, подсознательно, не отдавая в том себе отчета, просила моего повелителя подарить мне свою любовь и ласку.

Он почувствовал это и призвал меня в свой шатер.

И вот я лежу у него на плече и прислушиваюсь к первым звукам просыпающегося лагеря. Он нежно убирает волосы с моего лица, а я плотнее прижимаюсь к его руке щекой.

– Тебе пора возвращаться к своей работе, невольница, – говорит он.

– Да, хозяин, – шепчу я.

Из кожаной сумки на своем поясе он вытаскивает ключ и открывает замок, удерживающий цепи у меня на ноге.

Мы поднимаемся с земли, и он набрасывает мне на плечи свой плащ.

– Иди в барак, – говорит он, – и надень рабочую тунику.

Я чувствую, как он постепенно отдаляется от меня.

Я опускаюсь перед ним на колени и протягиваю к нему руки, скрещенные в запястьях, словно для того, чтобы он надел на них невольничьи цепи. Он стоит надо мной и ласково смотрит на меня.

– Я у ваших ног, хозяин, – произношу я ритуальную фразу, выражающую чувства покоренной невольницы к своему повелителю.

– Я вижу, – с нежностью говорит он.

– Я люблю вас! – кричу я и непроизвольно склоняю голову к его ногам. Слезы ручьем катятся у меня по щекам. – Не продавайте меня, – бормочу я сквозь захлестывающие меня рыдания. – Не продавайте! Оставьте меня для себя! Оставьте навсегда!

Мне даже страшно себе представить, что меня могут разлучить с этим человеком. Это равносильно тому, что вырвать сердце у меня из груди. Сама мысль о такой возможности приносит мне невыносимые страдания. Меня переполняет безумный страх. Я наконец начинаю понимать весь ужас, всю трагедию невольничьей жизни: каждый неверный шаг может разлучить девушку-невольницу с ее возлюбленным. А что, если я не дала ему всего, на что он рассчитывал?