Пленница (не) своих желаний

— Не вижу, в кого стрелять! — проорал он. — Ай, сука! — подняв пистолет, он забрёл уже по пояс. Из воды показался Макс, Серый оттащил его за шкирку. Тот хватал ртом воздух. Тюлень вынырнул тоже, Серый его сразу огрел по башке, но выстрелить не сообразил. 

— Стреляй! — выкрикнул Андрей и прицепился. Я поднял пистолет тоже, но прицелиться не получалось: сначала вынырнул и случайно закрыл собой Сокола Макс, потом на линии оказалась спина Серого. Мы с Андреем уже тоже забежали в воду, но дальше не лезли, ожидая, когда покажется соколиная башка. В какой-то момент Серый оказался под водой с Соколовским. Мы крикнули Максу уйти, он послушался. Оглушённый, завертел головой, пытаясь сориентироваться, где берег. В этот момент раздались выстрелы. Как подкошенный упал Макс. Серый на секунду мелькнул и опять скрылся под водой. Сокол же вынырнул и рванул к берегу, но увидел нас. Мы начали палить. Он нырнул обратно. 

— Попали! — проорал Андрей. — Точно попали! 

Я так уверен не был. Стоял и ждал, чтобы показалась голова. Пистолет не опускал. Андрей же бросился к Серому с Максом. 

— Виктор! Виктор, блять! Я один не вытащу! Ранены оба! — Андрей уже подхватил Серого и тащил к берегу. По Самойлову не понятно было, пытался он помочь или сам, как мог, цеплялся. Побежал к ним. Схватился за Серого с другой стороны, потащили. Самойлов сначала плёлся сам, потом свалился. Пришлось тащить и его.  

Выбрались на берег, одежда вся мокрая, сразу не разобрать, как и куда ранили. Порвали одежду, у Сереги прострелена вся брюшина, у Макса — бедро. Поначалу показалось, что с Самойловым несерьёзно, потом поняли, что кровь всё ещё хлещет, задело артерию. Из ремня сделали жгут. С Серым хуже. Намного хуже. 

— Виктор, ни одна скорая сюда не приедет, — Андрей вытер вспотевший лоб. — Надо в машины тащить. 

— Не довезем, — покачал головой я. Говорить такое тяжело, но… — Самойлов жить будет, а Серого поднимать и тащить — растрясем только. Не довезем. 

— А оставаться здесь как? Будем ждать, пока умрет? — Андрей пытался зажать раны. Серега не открывал глаза. Я ещё раз взглянул на реку. Не прощу. 

— Виктор, ты попал. Точно попал. Он не жилец. Успокойся, — Андрей попытался уверить меня, что Соколовский мёртв. 

— Почему не всплыл? 

— Так там уже течение. Могло завертеть и утянуть под воду. Всплывёт где-нибудь ниже по реке кверху брюхом… Ну что мы, искать побежим! Виктор? 

— Наши, сука, где? Не слышали, как стреляли? Илья же с нами был? 

Только его вспомнили, на берегу показался Муха. Крикнул нам: 

— Там это, Зверь отключился. И Катька в истерике, — он замер. — А что с Серым? 

— Муха, машину подгоняй! — заорал я. — Остальные где?  

— Трупы таскают… машину? Понял! — он скрылся в лесу. Андрей спросил: 

— Как он сюда подгонит? Надо до дороги тащить. 

— Он подгонит. Чуток повыше только перенести надо, но пока не шевели. 

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ В приёмнике БСМП нас хорошо знали. Своего человека выдернули на дежурство, чтобы «правильно» оформил. Раненых устроили, Самойлова подлатали. Возможно, будет хромать. От него зависит, как на лфк будет ходить. А Серый… 

Сергей до больницы так и не доехал. Умер в машине. 

Кате всё случившееся объяснили, хоть и не сразу. Если бы не её брат Тимур и не Самойлов, она бы так и не поверила, что произошло. 

Они ей рассказали, что Александр Сокол был наемником, которого приставили к ней, чтобы следить, а впоследствии убить, когда скажут. Она не могла поверить. Осознав, закрылась на три недели в доме своей матери. Никого туда не впускала кроме Вали, жены Маркуши и своей подруги Насти. Иногда Тимура и Максима, но не всегда.  

А потом Катерина внезапно вышла. Худая и бледная, она пришла ко мне. И заявила: 

— Я выйду за тебя замуж. 

Этот разговор я помню хорошо. Тогда я сказал ей: 

— Жертву из себя не строй. 

Потому что под венец она собралась, как на расстрел. Сверкнув своими огромными серыми глазами, она повторила по слогам, со злостью в голосе: 

— Я. Вый-ду. За. Те-бя. За-муж! — она ткнула меня в грудь пальцем, и продолжала тыкать, повторяя эту же фразу. 

— Катерина, зачем? — у меня тоже не железные нервы. И я не собака, которая будет радоваться брошенной кости. — Ты не будешь со мной счастлива. Не поняла ещё? 

— Я никогда больше не буду счастлива, — она помолчала. — Никогда. Виктор… — подняла на меня глаза. — Я твоя сломанная, испорченная вещь. Но я твоя вещь, мы так договорились. Это часть сделки. Потому что испорченная я из-за тебя! — она снова начала бить меня ладонью в грудь, повторяя это «из-за тебя».  

— Что ты хочешь? 

— Чтобы ты женился на мне. Твоей вещи нужен дорогостоящий ремонт. 

Она делает мне больно. С каждым её словом всё больнее и больнее. На куски рвёт сердце, вонзается когтями, прожигает, как будто вместо слез у неё — кислота. А если их, её слёзы, выпарить — останется порошок покрепче героина. Иначе как объяснить, из чего она состоит? Почему у меня такая ломка? Она делает мне больно. Но она об этом никогда не узнает. 

— Хорошо, Катя. Будет по твоему. 

глава 17

Катя