Плещут холодные волны

Соорудив носилки из плащ-палаток, бойцы двинулись в путь. Прошли с полкилометра, когда лейтенант попросил остановиться.

— Дальше не пойдем.

Все недоуменно взглянули на лейтенанта.

— Мой последний приказ: у этой березки ройте могилу.

Бойцы попытались возразить, убедить командира, что рана не так уж страшна, но, увидев, как гримаса боли прошла по его лицу, замолчали.

— Рановато, конечно, умирать в двадцать шесть, не успел я свести счеты с Гитлером. Но, видимо, не суждено... Вы отомстите... Я твердо верю: мы победим...

Говорил он с трудом, задыхался.

— Прошу вас... В могилу меня положите лицом на запад, чтобы видел, как пойдете в наступление.

Это были последние его слова.

Петров стоял, прижимая к груди автомат командира, с трудом сдерживал рыдания. Ведь только час назад они вместе курили, беседовали. Лейтенант спрашивал о доме, о близких... И вот его уже нет.

Вырыта могила. Приготовлен столбик, написаны химическим карандашом слова. Тело завернуто в плащ-палатку и лишь незакрыто еще лицо.

— Наш командир любил Родину и отдал за нее свою жизнь, — заговорил сержант Егоров. — Фашисты терзают, оскверняют наше отечество. Мы выполним завещание лейтенанта и будем идти на запад до тех пор, пока не поставим победную точку в Берлине... Нет больше лейтенанта Васильева, нашего друга и командира. Жена и дети не дождутся теперь его никогда. За слезы их, за горе наших людей отомстим!

Сержант опустился на одно колено перед телом погибшего:

— Вы, товарищ лейтенант, увидите нас на западе. Мы добьем врага на его земле...

Продолжать он не мог, мешали подступившие к горлу рыдания. Медленно снял с головы каску. Петров и Гусев спрыгнули в могилу, бережно приняли на руки безжизненное тело, положили лицом на запад, как просил командир.

Вырос над могилой холмик. Отгремел троекратный ружейный салют. И тут, казалось, с удесятеренной силой, разгневанно ухнули минометы, со свистом полетели в сторону противника снаряды "катюш"...

— Вот эта береза, сынок, свидетельница трагедии далекой войны, — тихо произнес Николай Иванович, закончив свое повествование. — Сколько их растет, свидетелей.

Юноша стоял и смотрел то на березу, то вдаль, где над братской могилой возвышался памятник тем, кто за счастье Родины отдал свою жизнь. Он не произнес ни слова... Отец понял почему и порывисто прижал к себе сына.

ЖАЖДА НЕБА

Над дальневосточными сопками висела низкая сплошная облачность. Эскадрилья МиГов шла на выполнение боевого задания на большой высоте. Один из самолетов пилотировал летчик-истребитель лейтенант Иван Зотов. До цели было еще достаточно далеко, однако противник появился внезапно, сразу же завязался бой.

— Атакую первого, прикрой! — услышал Иван в наушниках команду ведущего командира эскадрильи Николая Сергеева.

Вдруг сзади Иван Зотов заметил приближающийся "Сейбр", извергающий огненные трассы. В следующее мгновение они прошили корпус самолета. Иван ощутил удар в левую ногу, резко сбросил скорость. "Сейбр" пронесся мимо. Зотов лишь заметил самодовольную улыбку вражеского летчика. Поймав в прицел удаляющийся истребитель противника, Зотов надавил на гашетки, и очередь автоматических пушек настигла его. Охваченный пламенем, "Сейбр" устремился к земле. Усиливающаяся боль в левой ноге напомнила летчику о ранении. Доложил об этом командиру эскадрильи.

— Уходи на аэродром, я прикрою! — получил команду Сергеева и развернул самолет на обратный курс. Иван чувствовал, как сапог наполняется теплой жидкостью, резкая боль в колене не давала возможности пошевелить ногой.

До аэродрома было не менее пятнадцати минут полета, но каждая минута казалась вечностью. Наконец, пробив плотную низкую облачность, Зотов увидел взлетно-посадочную полосу. Превозмогая боль и головокружение, он удачно посадил машину. Однако покинуть кабину не смог — от большой потери крови потерял сознание.

Очнулся уже в госпитале. Врач сообщил: "Сквозное осколочное ранение коленного сустава, осколок прошел под коленной чашечкой". Начались госпитальные будни — скучные и однообразные осмотры, процедуры, ожидание выздоровления и сон. Иногда их скрашивали посещения боевых друзей. Рана заживала плохо и медленно. Началось загноение. Было принято решение срочно отправить Ивана в один из центральных военных клинических госпиталей Москвы.

После консилиума врачей в столице их мнение было почти единодушным — нога сгибаться не будет, перспектива неутешительна — после излечения Ивана должны уволить из Вооруженных Сил. Рушилась мечта всей его жизни — летать. Небо влекло Ивана к себе с детства. И когда, казалось, сбылась его мечта, он, молодой лейтенант, только начавший военную службу, вдруг оказался обреченным на инвалидность — без права летать.

В один из дней при очередном обходе врач Мария Ивановна, миловидная женщина средних лет, прошедшая войну, как говорится, от звонка до звонка, заметив удрученное состояние Ивана Зотова, вдруг спросила:

— А почему вы, товарищ лейтенант, такой мрачный?

Иван рассказал ей о своей трагичной перспективе — невозможности летать, а он не может жить без неба.