Плеск звездных морей

Ох, как хорошо знал я эту дорогу! Плавно изгибаясь к юго-востоку, она взбегала все выше на плато Пионеров, врезалась в нагромождения бурых скал, а сейчас, за поворотом, я увижу над отвесной скалой обелиск в честь первооткрывателя Дубова и его товарищей. Вот он, обелиск, — белокаменная игла, проткнувшая низкое, сумрачное, клубящееся небо. Небо моего детства, слепое небо Венеры, на котором никогда не увидишь звёзд, а солнце проглядывает лишь слабым и тусклым красноватым пятном.

И странный, высоко поднятый горизонт — будто ты на дне гигантской чаши, хотя это вовсе не так, — теперь он кажется мне странным, я отвык от сверхрефракции венерианского воздуха. А там дальше, слева, если присмотреться, — белые корпуса промышленной зоны, и башни теплоотводных станций, и скорее угадывается, чем виден золотистый купол Венерополиса, столицы планеты.

Сколько же мне было тогда? Лет пять, наверное, или шесть… Мы ехали с отцом в Венерополис и заранее условились говорить не вслух, а по менто-системе — направленной мыслью. Вначале мне было интересно — я не сводил глаз с отца, и мы проверяли, правильно ли я понимал его менто, — а потом наскучило. Я вертелся на сиденье и порывался хватать рычаги управления, а за окнами вездехода привычно высверкивали толстые разветвлённые молнии, и вдруг меня словно бы пригвоздило к месту повелительное отцовское менто: «Смотри!» — «Куда смотреть?» — спросил я недоуменно и тут же увидел, как местность застилает серая пелена. Колыхались неясные тени, они протягивали руки, будто нащупывая нашу машину. Я вспомнил злых великанов из сказок Ренна и, кажется, заплакал от страха. Отец притянул меня к себе и сказал вслух: «Это начинается чёрный теплон. Не бойся, мы успеем уйти от него». Хорошо помню: я сразу перестал бояться, только смотрел во все глаза, как сгущаются и чернеют тени, а рука отца все лежала у меня на плече, и отец выжал из машины полную скорость, мы мчались бешено, и было совсем не страшно, только жутковато немного. Потом, уже перед самыми шлюзовыми воротами Венерополиса, нас обступила плотная тьма, и что-то затрещало снаружи, за окном мелькнуло голубое пламя, и стало жарко, будто воздух в машине раскалился… Тут мы въехали в шлюз, ворота сразу захлопнулись за нами, и отец вынес меня на руках. Лицо у него было не такое, как обычно, — все в резких складках, по щекам катились крупные капли пота. А вездеход был весь оплавлен, он шипел под струями воды и окутывался паром.

Помню ещё, когда теплон пронёсся и восстановилась радиосвязь, запищал вызов, и на экране отцовского видеофона возникло лицо матери. Глаза у неё были расширены, и она, увидев нас с отцом, только и смогла произнести: «Ох-х!» — «Все в порядке, Мария, — сказал отец. — Мы успели проскочить». — «Не знаю, зачем тебе это понадобилось, Филипп, — сказала мать. — Я же предупреждала, что надвигается…» — «Все в порядке, — повторил отец. — Мы проскочили, и малыш теперь знает, что это такое…»

Никогда не забуду своей первой встречи с черным теплоном — вихрем, сжигающим все на своём пути. Чёрные теплоны постоянно бушуют в ундрелах — низких широтах, — но и сюда, в полярную область, нередко докатываются наиболее бешеные из них…

Я ехал по плато Пионеров. Теперь по обе стороны дороги простиралось жёлтое море мхов. Могучие заросли кое-где захлёстывали дорогу, и тогда приходилось пускать в ход резаки.

Жёлтые мхи Венеры! Пейзаж, знакомый с детства. Они, эти мхи, подступали к самому куполу моего родного посёлка — Дубова. И, как когда-то в детстве, я увидел комбайны, тут и там ползущие чёрными жуками по жёлтому морю. Ничто здесь не переменилось…

Вдали, на юго-западе, проступала в лиловой дымке невысокая горная гряда, за которой лежало дикое плато Сгоревшего спутника. Туда мы тоже ездили как-то раз с отцом — с отцом и другими агротехниками, — это было незадолго до моего отлёта на Землю.

Ничто не переменилось, но что же, в таком случае, заставило тысячи колонистов чуть ли не штурмом брать наш корабль?..

Последний поворот — и дорога устремилась прямо к главным воротам посёлка. Что это? Купол не светится, как обычно, золотистым светом, он круглится землистотемным курганом, а дальше, где бушевал прежде разлив жёлтых кустарников, уходила вдаль угрюмая чёрная равнина. Я увидел там комбайны и фигуры в скафандрах.

И тут только до меня дошло, что это — следы теплона. Да, здесь недавно промчался чёрный теплон — он выжег плантации, оплавил антенны на куполе. Потому и обычных молний сегодня не видно. Ну конечно, после теплона несколько дней не бывает атмосферных разрядов.

Но почему погружён в темноту посёлок? Ведь куполу не страшен чёрный теплон… В моем воображении возник мёртвый посёлок, и меня продрало холодом ужаса.

Спустя минуту или две я въехал в ворота. В шлюзе было полутемно. Выйдя из вездехода, я услышал маслянистое шипение, а затем чей-то голос:

— Придётся подождать.

Я испытал облегчение: живой голос!

— Что у вас случилось? — спросил я.

— Авария на станции. Приходится шлюзовать гидравликой.