Плеск звездных морей. Очень далекий Тартесс

Я вынырнул на середине реки и сразу услышал голоса. Ранним утром на реке голоса разносятся особенно далеко, даже самые тихие. По-над берегом, под ивами, погрузившими длинные косы в темную от вечной тени воду, плыла лодка. Она плыла, тихо всплескивая веслами, в ней сидел спиной ко мне мужчина в синем свитере. Он греб, а та, с которой он разговаривал, лежала в корме, я ее не видел.

— Ну как ты не понимаешь? — произнес женский голос. — Растительная клетка в питательной среде, понимаешь?

— Как не понять, — сказал мужчина.

— Ну вот. Ее помещают в хроноквантовое поле, и она исчезает. Конечно, она остается на месте, но — не сейчас, а, скажем, секунду тому назад. Для наблюдателя время идет обычно, а для клетки…

— Все равно, мне этого не понять. Смотри, какая ива над головой. Сорвать тебе ветку?

— Нет, не надо. Это сдвиг, понимаешь? Сдвиг во времени. Если бы ты остался на сегодняшний эксперимент, то все бы понял.

Я плыл на спине, стараясь держаться дальше от лодки, но все равно слышал каждое слово.

— Надо решать, Таня. Уже почти год, как мы вместе — и не вместе, нельзя же так. Сдвиг во времени, наверное, интересная штука, но для нас сейчас важнее передвинуться в пространстве. Так, чтобы всегда быть вместе.

— Игорь…

— Как только выпадет свободное время, я мчусь к тебе. Будь в вашей окружной Службе здоровья место педиатра, я бы бросил свою Службу, не раздумывая, и перебрался сюда. Но место занято.

— Игорь, но пойми и ты… Наш институт — единственный, где мне интересно работать. Я просто не могу себе представить что-то другое. И потом… разве мы так уж редко видимся?

— Конечно, редко… Смотри, какой-то чудак купается.

Я поплыл к противоположному берегу. Оглянувшись на миг, я увидел девушку — она приподнялась в лодке и глядела на меня, я узнал в ней ту самую, широкоплечую, что сидела вчера в холле.

Теперь лодка удалялась. До меня еще донесся голос девушки:

— Знаешь, кто это? Улисс Дружинин. Ах, Игорь, если бы ты мог остаться! Таких экспериментов никогда еще не бывало.

— Постой, ты говоришь — Дружинин? Тот, который полетит за пределы…

Голоса смолкли.

Вода была холодная, но я согрелся от быстрого плавания. Я доплыл до того берега и повернул обратно. Стало заметно светлее, туман рассеялся, занимался день.

Да, да, тот самый, хотелось мне крикнуть вслед уходящей лодке. Который улетит за пределы!

Эксперимент, каких не бывало…

Мне вспомнилась миссис Мерридью из старой книги Коллинза; она просила предупредить ее об опыте, потому что со школьных времен твердо запомнила: опыт обязательно сопровождается взрывом.

И верно, были времена, когда научным экспериментам сопутствовал если не взрыв, то уж, во всяком случае, впечатляющий внешний эффект. У алхимиков всегда что-то полыхало, громыхало, взрывалось. А первые серьезные опыты с электричеством? Аббат Нолле умертвил током воробья — это было потрясающее зрелище. Не стоило хватать руками заряженную лейденскую банку — как трахнет!..

Постепенно, однако, эксперименты утрачивали вот этот элемент грубой зрелищности — он остался, пожалуй, только у фокусников. Не очень-то эффектно выглядела возня Ломоносова или Лавуазье с взвешиванием колбочек, но из этой «возни», похоронившей флогистонную теорию, родилась современная химия.

А опыт Эрстеда? Маленькая петля из проводника слабо шевельнулась между полюсами подковообразного магнита, наивно выкрашенными в красный и синий цвета. Тут и смотреть было не на что. Но ничтожное это движение вызвало к жизни гигантскую энергетику, коренным образом изменившую картину мира.

И какими же дикими, неосуществимыми во все времена казались новые идеи! Ломоносов был убежден, что луч света отклоняется магнитным полем. Кажется, он и не пытался поставить опыт — не позволяли тогдашние технические возможности. И уж тем более он не надеялся доказать кому-либо свою правоту. А ведь, в сущности, он предвосхитил телевидение…

История науки предъявляет массу доказательств: несоответствие идеи обыденным представлениям не означает порочности идеи.

Сказали бы физику первой половины XIX века, убежденному, что физика законченная наука, нуждающаяся лишь в частных уточнениях, — сказали бы такому ученому, что от соударения двух небольших кусков металла вымахнет гигантский гриб атомного взрыва! Да он бы счел вас за сумасшедшего…

Атомная эра тоже началась в тиши лабораторий. Беккерель, супруги Кюри, Резерфорд и представить себе не могли, что будет Хиросима.

Эксперимент, каких не бывало…

Да, в XX веке не было недостатка в впечатляющих внешних эффектах. Сколько отчаянных усилий, сколько титанической работы потребовалось, чтобы отвести от человечества реальную угрозу гибели в термоядерном пламени, чтобы снова загнать разбуженный атом в лаборатории, в котлы энергостанций…

Опыт с тех пор выглядит скромно, отнюдь не кричаще. Точки, разбросанные на фотопленке, на сетке миллиметровой бумаги. Столбец цифр, выданный счетной машиной, которая пучками проводов сообщается с установкой, глубоко запрятанной в бетонном каземате. Всплески на экранах.