Размечтавшись, я ковырял пальцем пластик дивана и чуть не отодрал край. Хорошо, что спохватился. А то иди, ищи клей и нагреватель.
Экран погас, передача кончилась. Дед записал что-то в журнал, потом заходил по комнате, вид у него был довольный, сухонькие руки он закинул за спину. Только теперь я заметил, что он чуть тянет правую ногу.
– Вот так, – сказал Дед. – И никак иначе. Мы первые послали информацию практической ценности.
– Но они первые запросили, – вставил Робин.
– Мы первые послали – это важнее. Теперь, если мы запросим информацию, имеющую практическую ценность для нас, и они пошлют её – всё равно они будут вторыми.
Я с удивлением смотрел на Деда. Первые, вторые – неужели это важно? Мне вспомнился школьный курс истории: в середине XX века было время, когда первоочередной задачей в науке считалось установление приоритета – кто первый сделал, первый изобрёл…
– Вот Дед! – восхищённо прошептал мне Робин. – Знаешь, кто он? Носитель пережитков социализма.
Я не удержался, прыснул. Дед строго посмотрел на нас.
– Что вам кажется смешным, молодые люди?
– Да нет, мы так, – сказал Робин.
– Ну, так потрудитесь вести себя прилично!
Греков-отец подозвал Робина, что-то ему сказал, и Робин сел за кодировочный пульт.
Хорошо, когда отец просит тебя помочь. И вот так, мимоходом, касается твоего плеча…
Дед все ещё ворчал насчёт несолидности теперешней молодёжи, и я поднялся, чтобы уйти, делать здесь было нечего. Но тут вошёл Феликс. Я знал, что он весь вчерашний вечер и сегодняшнее утро провёл в вычислительном центре. А теперь он пришёл и сказал:
– Я ещё раз пересчитал и проверил. Передача с Сапиены начнётся в одиннадцать двадцать пять.
Дед насупился. Греков-отец поспешно сказал:
– Если передача действительно начнётся до срока, её запишет приёмный автомат. – Он посмотрел на часы. – Без десяти одиннадцать. В конце концов, можно и подождать полчасика.
Дед даже разговаривать на эту тему не пожелал – махнул рукой и покинул аппаратную. Я предложил Феликсу партию в шахматы. Играл он плохо, почти не думая, отдавал мне пешку за пешкой и упорно стремился к размену фигур, пока у него не остались два коня против моих слонов. И вот тут он начал так здорово маневрировать своими конями, что мне стало трудно реализовать материальный перевес. Кони наскакивали на моего короля, я надолго задумался и не сразу заметил, что в аппаратной прошло какое-то движение. А когда поднял глаза от доски, то увидел: все кинулись к экрану.
Было одиннадцать двадцать с секундами. По верхней строчке экрана пробежала тень, перешла строчкой ниже, и ещё, и ещё, до последней клетки. А потом начали выстраиваться беспорядочно, на первый взгляд, разбросанные тёмные пятна – следы импульсов, ложившихся где-то за панелью на приёмную ленту.
– «Восемнадцать тридцать девять», – потерянным голосом сказал оператор, сверхсерьезный малый.
– Проверь по коду, – сказал Греков.
– Я хорошо помню. – Но все же оператор проверил и подтвердил, что Сапиена даёт номер «восемнадцать тридцать девять», иначе говоря – отвечает на нашу передачу под тем же номером, отправленную двадцать два года назад.
Греков вызвал по видеофону Деда. Тот пришёл, молча уселся в кресло, уставился на экран. Передача шла около часа, понять мы в ней, конечно, ничего не могли – ещё немалое время займёт расшифровка, – но главное было понятно: сигналы с Сапиены пришли, обогнав время. Пришли быстрее света…
В конце передачи снова был повторён номер – «восемнадцать тридцать девять». Экран потух.
Я взглянул на Деда. Он сидел неподвижно, вжавшись в кресло, сухонькие руки вцепились в подлокотники.
А Феликс вроде уже потерял интерес к передаче. Он снова уселся за незаконченную шахматную партию, запустил пальцы в вихры. Потом взялся за коня, подержал над доской, со стуком поставил.
Этот слабый стук вывел нас из оцепенения.
– Да-а, – сказал негромко Греков. – Не поверил бы, если б сам не видел.
– Что же получается? – спросил я. – Они перешагнули световой порог?
– Нет, – сказал Феликс. – Здесь другое. Я же говорил о временном сдвиге. Твой ход, – напомнил он мне.
Упади Луна на Землю – право, это оглушило бы нас не больше, чем передача с Сапиены. Селеногорск бурлил. Все, кто был свободен от вахт и работ, взяли Феликса в плотное кольцо. Он терпеливо объяснял, набрасывал уравнения и формулы, но понять все это казалось невозможным. «Но ведь было время, – втолковывал Феликс, – когда казалось невероятным расщепление ядра атома, – столь же трудно теперь представить расслоение времени».
Расслоение квантов времени… Опровержение очевидности и здравого смысла…
Я сидел в своём пилотском кресле, поглядывал на приборы, на привычный рисунок созвездий на экране, и мысли текли торопливо и беспорядочно.
Что, собственно, произошло?
Вечером – разговор с Самариным в Управлении космофлота. Он предложил Робину перейти вторым пилотом на линию Луна – Марс вместо Антонио. Робин отказался, хотя мы с Самариным уговаривали его не упрямиться. Самарин рассердился:
– Нет, понимаете вы, нет у меня возможности перевести вас обоих на одну линию.