Плеск звездных морей

– …Поэтому я говорю: создан чрезвычайно опасный прецедент, на который отныне сможет ссылаться любой экспериментатор, лишённый чувства ответственности. Счастливая случайность, благодаря которой эксперимент обошёлся без жертв, нисколько не оправдывает его участников. И если для пилотов ещё можно сделать скидку на молодость со свойственным ей максимализмом, то я не нахожу никаких оправданий для Борга. Я намеренно не касаюсь ценности полученного результата. Я говорю о методологии. Засекреченность научного поиска, пренебрежение общественным мнением принадлежат к печальному опыту человечества. Слишком часто в прошлом грандиозность научного открытия шла рука об руку со смертельной угрозой для жизни и здоровья человека. Но то, что было исторически обусловлено разобщённостью мира и противостоянием двух систем, не может быть – даже в малейшей мере – перенесено в наше время Всемирной Коммуны. К напоминанию прописных истин меня побудил рецидив методологии полуторавековой давности. Предлагаю исключить конструктора Борга из Совета.

Анатолий Греков закончил свою речь и сел.

Я посмотрел на Борга. Он сидел, упёршись локтями в колени и опустив мощную голову на переплетённые пальцы. Таким – сокрушённым – видели его сейчас миллиарды зрителей, наблюдавших заседание Совета по визору.

– Хочешь что-нибудь сказать, Ивар? – обратился к нему Стэффорд. Он председательствовал сегодня.

Борг поднял голову:

– Нет. Я согласен с Грековым. Я не должен был рисковать людьми.

Я попросил слова. Стэффорд кивнул мне.

– Товарищи члены Совета, я не могу согласиться. Борг построил… воплотил теоретическое открытие Феликса…

– Не об этом речь, – заметил Греков.

– Он же не заставлял нас лететь, мы пошли по собственной воле. Борг хотел лететь со мной, но я…

– Не надо меня защищать, – сказал Борг.

Я разозлился.

– По-моему, существует свобода высказывания, – сказал я запальчиво.

– Несомненно, – улыбнулся Стэффорд. – Продолжай, Дружинин.

И тут я выдал речь. Говорил я скверно, сбивчиво, но зато высказался, как хотел. Борг, заявил я, поступил правильно, что никому не сообщил об эксперименте. Если бы он оповестил человечество заранее, то эксперимент затянулся бы на годы, может быть – на десятилетия. Осмотрительность – хорошая штука, но чрезмерная осторожность – не губительна ли она для науки? Никакого рецидива прошлого здесь нет. Просто сделан решительный шаг. Не может быть стопроцентной безопасности, когда утверждается новое открытие. Великое открытие! Вот и все.

– Ты нас оглушил, Улисс, но не убедил, – сказал Греков. – Чрезмерная осторожность – пустые слова. Есть разумная осторожность – это когда учёный всесторонне взвешивает последствия предполагаемого эксперимента.

– Торопимся, вечно торопимся, – проворчал Баумгартен, недавно избранный в Совет.

Я плохо слушал выступления других членов Совета. Все они говорили, что Борг не имел права на такой опыт. И ещё что-то – о воспитании молодых пилотов…

Вот как все обернулось. Но что с Феликсом? Ведь его вызвали на Совет, а он не явился. На видеофонный вызов не отвечает. Уж не заболел ли? С него ведь станется – совершенно не следит за собой.

– После Совета полетим к Феликсу, ладно? – шепнул я Робину, сидевшему рядом.

– Не мешай слушать, – ответил он.

Теперь говорил Стэффорд. Ну конечно, проблема перенаселения, любимая тема. Через столетие на Земле станет тесно…

Робин понял, что я сейчас не выдержу, прерву оратора. Он положил мне руку на колено, я услышал его менто: «Молчи!»

– …Именно это привлекает меня в поразительном открытии Феликса и оригинальном конструктивном решении Борга…

Тут я навострил уши.

– Конечно, это дело отдалённого будущего, но на то мы и Совет перспективного планирования, – продолжал, слегка картавя, Стэффорд. – И, пока специалисты изучают материалы этого дерзкого эксперимента, мы, я думаю, вправе очертить некоторые контуры. Итак: в случае абсолютной надёжности этого… м-м… способа космических сообщений, можно себе представить, что Земля отправит корабли… корабли с добровольцами в Большой космос. Разумеется, поиск планет, пригодных для жизни, в иных звёздных системах предполагает длительную разведку… м-м… разведку в направлениях наибольшей вероятности… – Стэффорд вдруг улыбнулся добродушно и несколько смущённо. – Я не освоился ещё с мыслями такого рода, потому, наверное, и заикаюсь…

Тут на него набросился Баумгартен со своим нестерпимым пафосом. И я позавидовал умению Стэффорда доброжелательно выслушивать любую чушь. Вообще было приятно смотреть на Стэфа Меланезийского и на голубые ели, которые слегка раскачивались за широкими окнами, залитыми мягким сиянием майского дня; Может быть, то, что выкрикивал неистовый Баумгартен, и не было чушью, – не знаю. Как для кого. Рука Робина все ещё лежала у меня на колене, я спихнул эту благоразумную руку. Ладно. Будь что будет, я не стану вмешиваться. По крайней мере, сегодня, сейчас.