Покончив с общими сведениями, голос Борга пригласил следовать дальше. Самолётик отклеился от магистрали и, зажужжав энергатором, бодро выпорхнул в коридор. Мы двинулись за ним.
– Попрошу Борга, чтобы он и мне сделал такую штуку, – сказал Самарин. – Для разговоров с инспекторами.
Мы переезжали с яруса на ярус, переходили из отсека в отсек. Всюду кипела работа, сновали автоматы, нагруженные облицовочными плитами, а некоторые помещения пустовали – там все уже было закончено. Самарин все более оживлялся. В машинном зале, выслушивая заочные объяснения Борга, он осматривал все с жадным любопытством, какое более приличествовало бы новичку вроде Всеволода, а не многоопытному космическому волку. Я слышал, как он бормотал по-русски:
– Славно. Славно…
Греков записывал что-то в блокнотик и помалкивал.
Мы шли узким проходом между машинным залом и камерой плазмотрона – и вдруг остановились. Из люка волновода высунулись две голые ноги в теннисных туфлях. Работая ногами, как велосипедист, их владелец, повидимому, пытался вылезть на потолок. Наконец он разобрался в направлении искусственной тяжести и перестал сучить ногами. Показалась верхняя половина туловища, затем человек прыгнул вниз, мягко спружинив и вытянув из люка пучок цветных дейропластовых трубок.
Это был Всеволод. Грязный, потный, в одних плавках и синей купальной шапочке. Он оторопело уставился на нас, шумно и часто дыша.
– Привет, – сказал я и на всякий случай шагнул вперёд, чтобы преградить ему путь к бегству. – А ну, поворотись-ка, сынку, – добавил я, развлекаясь.
– Оплетин? – догадался Самарин. – Вот ты какой! – Он зажмурил один глаз. – Одно у меня утешение: когда тебя произведут в пилоты, я буду попивать кокосовое молоко на берегу Маклая. Я буду посылать сочувственные радиограммы своему преемнику. Я буду смеяться сатанинским смехом, читая в газетах о твоих художествах. Что ты сказал?
– Ничего, старший. – Всеволод потупил свои нахальные глазки и принялся старательно растирать масляное пятно на животе. – Я просто откашлялся.
– Ах, ты просто откашлялся! – Самарин понимающе закивал. – А я-то, старый дурак, подумал, что ты пожелал выразить сожаление.
– Я сожалею, старший…
– Не лицемерь! Ни капельки ты не сожалеешь. Ни на вот столько! – Самарин выдернул из седого виска волосок и показал его Всеволоду. По-моему, никакого волоска не было, а был, так сказать, символический жест. – А вот я очень сожалею, – продолжал он, – сожалею, что ты по моему недосмотру попал на практику к Улиссу. Правда, я совершенно не знал тебя. Вас с Улиссом надо держать на расстоянии не менее мегаметра друг от друга. Что?
– Ничего… – Всеволод тщательно растирал пятно, размазывая все шире. Вдруг он вскинул взгляд на Самарина. – Старший, Улисс тут ни при чем. Улисс, правда, согласился показать мне этот корабль… я очень просил его… Но не более того. Я сам остался здесь, вопреки этим… указаниям…
– Ага, «вопреки указаниям»! А тебе не приходило в голову, что «эти указания», которые тебя, как я погляжу, очень стесняют, были придуманы опытными людьми, чтобы в космофлоте был хоть какой-нибудь порядок? Ты что же, и дальше думаешь поступать «вопреки указаниям»?
– Я этого не думаю, – серьёзно ответил Всеволод.
– Очень мило с твоей стороны, – ворчливо сказал Самарин. – Почему у тебя такой дикий вид? Разве здесь нет автоматов для протягивания проводки?
– Автоматы есть… Просто так интересней…
Самарин оглянулся на Грекова:
– Видал? Ему интереснее протирать каналы собственным брюхом!
– Когда-то один физик точно так чистил трубу спектрографа, – спокойно заметил Греков. – Он загонял туда кошку.
Всеволод напрягся и крепко сжал губы. Я видел, что он прилагает героические усилия, чтобы не покатиться со смеху.
Тут в проходе появился монтажник в лихо сдвинутой набекрень каскетке. Он пятился спиной к нам, вытягивая из-за угла коридора толстый шланг. Задрав голову к люку, из которого вылез Всеволод, монтажник крикнул:
– Алло! Скоро ты там?
– Да здесь я, – сказал Всеволод.
Монтажник резко обернулся.
– А! – Он мигом оценил обстановку. – Попался, значит.
Я присмотрелся и узнал в нём того самого шутника, который попросил нас подержать баллон. Удивительно, как тяготеют друг к другу все непутёвые парни!
– Зачем ты прятал его? – спросил я, сознавая, что вопрос, в общем-то, риторический.
– Никто не прятал. – Монтажник кинул на меня взгляд, исполненный несправедливо поруганной добродетели. – А если человеку интересно поработать, так пусть он поработает. Я так считаю. Нельзя заставлять человека играть в шахматы, если ему хочется поработать.
– Если каждый будет делать только то, что захочется, – грозно начал Самарин, но тут же перебил самого себя: – Ладно, оставим это для институтов общественного мнения. Значит, так. – Он надвинулся на Всеволода и упёр ему палец в ключицу. – Сию же минуту ты пойдёшь под душ и приведёшь себя в порядок. А чтобы ты снова не сбежал, с тобой пойдёт…
– Я не сбегу, – быстро сказал Всеволод.
– Хорошо. Ровно через час изволь быть в шлюзе. Антонио, ты сможешь отвезти его на «Элефантину»?
– Конечно.