Плеть и веревка (СИ)

- Я в курсе, - хмыкнул Забини.

- Откуда он узнал про Грейнджер? Или он решил отмолотить тебя за что-то другое? – спросил Драко.

- Я был с Пэнси в библиотеке, рассказывал ей про нашу гениальную идею, а Поттер подслушал. Ну, и началось…

Драко готов был сам ещё раз врезать Блейзу. Мерлин, как можно совершить такую глупость? Да если и рассказывать об этом Пэнси, то только в каком-нибудь подвале, за тремя замками, да и Оглушающим заклятьем окружиться. Но никак не – Мерлин бы тебя побрал, Забини! – в библиотеке. Драко постарался успокоиться, так как пытливая публика ещё бесновала рядом.

- О чём ты думал? – как можно тише спросил Малфой. – Зачем вообще ей рассказал? Я думал, у нас договор…

- Я просто захотел с ней поделиться. В конце концов, она моя девушка…

Дослушивать Драко не хотел. Он поднялся на ноги, злобно зыркнул на любопытную мелюзгу и заспешил к выходу из школы.

Ты ничтожество. Всего лишь пешка в руках Забини, я уверен…

Ты ничтожество…

… пешка…

Ничтожество.

Гнев переполнял Драко. Руки чесались снова врезать Поттеру. Он видел, как в замедленной съемке его кулак впечатывается в скулу гриффиндорца, как тот сплевывает кровь на пол, как горят ненавистью его глаза. Грейнджер не было рядом, но Драко всё же пытался представить её реакцию: наверное, она завизжала бы, попыталась усмирить их словами, а потом пустила бы в ход магию. Только против своего ненаглядного Гарри, потому что против Блейза и Малфоя она не имела права поднимать палочку.

Драко облизнул губы. Он вдруг подумал, а позволила бы Гермиона Гарри сказать это? Разрешила бы договорить или всё-таки прервала его тираду? Ему хотелось верить, что она всё же прервала бы Поттера, заткнула его заклинанием и утащила в свою башню. И что она бы сказала Малфою? Уж точно не оскорбления. А если бы позволила себе высказаться, то наказал бы Драко её за это? Вряд ли. Последнее издевательство над Грейнджер не принесло никакого удовольствия. Когда он наблюдал за извращениями Блейза над грязнокровкой, то видел лишь голое избитое тело. Он не видел в этом дрожащем тельце Гермиону. А потом – одетую и умытую – видел, и она вызывала уважение и каплю страха. Никакого желания. Драко понял, что эта диктатура его погубила. Он запрещал Грейнджер перечить, но ему хотелось услышать протест. Он запрещал ей применять силу, но иногда, он понимал, Драко заслуживал затрещину. Он запрещал ей рассказывать кому-либо… А надо было. Порой у Малфоя возникало страдальческое желание быть раскрытым; иногда он всей душой хотел, чтобы учителя узнали о том, что он натворил. Хотел, чтобы его выгнали из школы – и плевать, что скажут родители. Ему всегда было на всех плевать, а теперь его голову заполонила лишь Грейнджер.

Блейза в любом случае отпустят, ведь его причастность никак не подтвердить. Чёрт, а! Блейз, Блейз Забини, его лучший друг не заступился! Проигнорировал эти слова Поттера и ринулся в атаку, только когда оскорбления посыпались в его сторону. А ведь Драко защитил его, возразил этому вонючему гриффиндорцу. И где это грёбаное «спасибо», а? Впрочем, не надо, нет. Так стало в один миг проще понять, что у Драко Малфоя никогда не было друзей. Слизеринцы не умеют дружить. Вон как Поттера оттаскивали какие-то малявки пуффендуйцы. А он ведь их даже не знает! Но за Слизерин не вступился никто, даже сокурсники – они просто наблюдали за представлением. В голове Драко щёлкнула грустная, но очевидная мысль: он не годится для Слизерина. Да, Малфой был эгоистом, немного высокомерным, мог поиздеваться над другими, но… этого и на других факультетах хватает. Он резко отличался от слизеринцев тем, что признавал дружбу как таковую и умел дружить. Даже хотел. И он искренне позавидовал Гарри, которому незнакомые люди протянули руку помощи, хотя Драко пострадал сильнее. На него, по всей вероятности, не обратили внимание. Как будто он для окружающих – никто. Как будто он для окружающих – ничтожество. Как будто он для окружающих – пустое место. А, может, так было не только сегодня, но и всегда? Может, Драко всю жизнь был для окружающих никем?

Во рту теплилась свежая кровь. Разбитые руки словно пылали, и Малфой даже смотреть на них не хотел, чтобы его не стошнило: он знал, кожа совершенно содрана, и каждый раз, сжимая кулаки, он чувствовал, как ноют под мышцами нервы. Шею, казалось, перетянули кожаной тонкой лентой. Одной из тех, которыми Блейз порол Гермиону. На языке появился кисловатый привкус рвоты. Драко принял мысль, что он, возможно, начинает сходить с ума. В его голову закрались мысли, подобные тем, что обычно посещают маньяков, и разбитые в кровь губы растянулись в улыбке. Руки перестали дрожать, дыхание усмирилось, но злость всё ещё клокотала в душе, и Драко показалось разумным утопить её в алкоголе. Подняв голову, он удивлённо отметил, что забрался далеко за пределы Хогвартса и что ноги сами несут его в сторону Хогсмида. Драко вытер рукавом кровь с подбородка и постарался убрать с лица этот безумный взгляд – Малфой точно знал, что его глаза сейчас зыркают, как у бешеной собаки.