Плеть темной богини

Теперь я понимаю, что дядя Лева тоже был псом, старым, обессилевшим и жалким выродком их стигийского племени. Но тогда я послушно совала в сальную ладошку пачку «Казбека» и торопливо шмыгала в подъезд. Тот самый грязный подъезд, который помнил наш с Вархиным поцелуй.

Впрочем, я быстро привыкла и ко двору, и к подъезду. А Вархин едва ли когда-либо вообще замечал уродство окружающего мира, ибо тогда он должен был бы заметить и собственное.

Я видела. Но все равно, когда он сказал: «Давай распишемся!» — согласилась.

Это была нелепая свадьба. Вархин с его хмуростью, вспотевшим загривком да лоснящимся пиджаком на две пуговицы, я в розовом платье с веночком из искусственных цветов в волосах и изжогой в желудке. Разношерстные гости, спустя две рюмки перемешавшиеся в суетливую, многоголосую стаю.

– За спасителя вышла, – ворковала Нюра Михайловна, томно закатывая очи, и все пять подбородков ее изгибались, складываясь этакими толстыми, бледными губами. Улыбались. Радовались за меня.

– Спас от психа и женился, – поддакивала ей белобрысая и красноносая Шведка, жившая в одном с Вархиным доме. Не помню имени ее, но помню, как тогда, сидя за столом, я радостно ловила обрывки разговоров, соглашаясь с каждым словом.

Да, спас, да, женился… Он – герой.

Скотина он. Стигийский пес, выдравший у собрата добычу, а я, ослепленная надеждой, видела лишь благородство. Бедный рыцарь городских окраин, Ланселот нестиранных сорочек, Галахад потерянных носков и грязных ботинок. Все это чудилось мне пустым и незначительным, этаким призраком быта, признаком мещанства мыслей и стремлений.

Девочка-стрекоза хотела парить.

– Сволочи, ты не представляешь, какие кругом сволочи! – он повторял это каждый день, присовокупляя поименные списки и явные признаки сволочизма в каждом из названных, окуная меня в канализацию собственной жизни.

Ладно, если бы это были обыкновенные рабочие дрязги, пусть и извращенные больным сознанием, но нет, Вархин не просто говорил о работе, он вываливал на меня ее изнанку, рассказывая об униженных и оскорбленных, изнасилованных и изувеченных, убитых или брошенных умирать. Он расписывал каждого из них в подробностях, пока незнакомый мне человек не превращался в знакомого, и только тогда стигийский пес убивал, столь же тщательно, подетально, рисуя агонию.

– Смотри! Смотри, что с ними делают!

– Смотри, смотри, – вторили голоса ночных кошмаров, – смотри, что с нами сделали! Из-за тебя!