Плетущий

Я верю, что наступит момент, и женщина сможет жить со своими воспоминаниями не только наяву, но и во сне. Я надеюсь, что этот момент наступит скоро. По сути, он наступит тогда, когда она сможет добраться сюда, минуя подъем и ту асфальтированную дорогу, что я сейчас прокладываю примерно на середине пути между ее новым домом и этим бункером. Невысокие черно-белые отбойники огораживают ее, но перешагнуть через них – дело секундное и не стоящее лишний раз упоминания. Эта двухполосная трасса станет для моей подопечной дорогой, путем новых открытий и возможностей, ведущих только туда, куда захочет она сама. Может быть, она найдет здесь то, чего ей так не хватает. Может быть, она здесь встретит кого-то. Может быть, она решится сесть в одну из машин, что наверняка будут здесь ездить. Может быть…

Только шорох осыпающихся из-под ног камней сопровождает мой обратный путь туда, где меня ждет удивительная женщина, чьей силы хватило не просто выстоять против твари, но и фактически уничтожить ее. Ну, а я, в свою очередь, совершил все, чтобы сделать ее жизнь безопасной, по крайней мере, во сне.

Несколько секунд я гляжу в окно, где в лохматых и сердито клубящихся темных тучах кривой, угловатой и ветвистой плетью, перечеркнувшей полнеба, застыла вспышка молнии. Замершие в воздухе капли дождя даже отражают ее свет, по-своему красиво сверкая.

Я встаю туда, где был в тот миг, когда женщина отвернулась, и, вздохнув, отпускаю время. Несмотря на свет лампы, вспышка молнии ослепляет, а спустя несколько секунд угрожающие раскаты грома разрывают эфир, с каждым мгновением становясь все сильнее. И когда кажется, что мир сейчас треснет и расколется на сотни и тысячи осколков от этого невероятного грохота, все стихает, и остается только шум дождя за окном.

Плечи женщины, стоящей ко мне спиной, вздрагивают в беззвучном плаче, а я так и не двигаюсь. В такие моменты я особенно сильно сожалею о том, что нельзя так же легко плести человеческие настроение, чувства и эмоции, как ткань сна, и мне ничего не остается, кроме как терпеливо ждать, пока моя подопечная не успокоится. Я «достаю» стакан с водой и протягиваю ей.

– Выпейте.

Она оборачивается на звук моего голоса и несколько секунд смотрит невидяще, все еще утопая в своей скорби. Наконец, ее взгляд фокусируется на мне и опускается на стакан, что я держу в вытянутой руке.

– Спасибо, – она делает несколько глотков.

– На здоровье, – негромко отвечаю я.

Ее глаза сухи, что, в общем-то, неудивительно, потому что обычные люди плачут во сне без слез. Они останавливаются на мне, излучая какое-то вялое не то удивление, не то недоумение.

– Кто ты? – спрашивает она наконец.

– Меня зовут Максим, – отвечаю я.

– Ты не племянник Тимофеевых, – роняет женщина тускло, – его зовут иначе. Кто ты?

Она больше не плачет, хотя продолжает вытирать носовым платком сухие глаза.

– Просто человек, – отвечаю спокойно, не отводя глаз.

– Зачем ты пришел? – новые нотки появляются в ее голосе, и они мне совсем не нравятся – слишком много в них надрыва.

Не смотря на все мои усилия по нейтрализации воспоминаний о ее покойном муже, я чувствую, как женщина продолжает испытывать колоссальную душевную боль. Ее страдания настолько сильны, что их отголоски липкими щупальцами проникают в мое сознание. Нет, что-то здесь не так. Если я и забыл какую-то мелочь или просто проглядел, она не может содержать в себе столько ярких воспоминаний и мыслей о муже. Определенно, это – вещь, которая сейчас на ней. Может быть, что-то из одежды или же это – сережки… Я мысленно хлопаю себя по лбу, когда до меня, наконец, доходит, в чем дело.

– Я хочу помочь вам, – негромко говорю я, делаю шаг и протягиваю руки в недвусмысленном жесте.

На счастье, моя подопечная, понимает его правильно и вкладывает свои ладони в мои. Они теплые на ощупь.

– Все будет хорошо, – я успеваю бросить короткий взгляд на ее правую ладонь, чтобы убедиться, что обручальное кольцо находится там, где и положено, на безымянном пальце. Оно самое обычное, без украшений и драгоценных камней. Признаться, сперва я хотел просто снять его, но женщина слишком часто касается его пальцами левой руки, поэтому решение остается одно. Время послушно замирает, и я меняю ее кольцо на то, что «воспроизвожу» сам. Срок его жизни – эта ночь. Назавтра, когда женщина уснет и попадет в свой новый сон, где ничто не будет напоминать ей о своем горе, его уже не будет.

– Конечно, все будет хорошо, – произносит она, когда я более не сдерживаю время.

– Я хочу вам кое-что показать, – отпустив ее руки, я жестом приглашаю в соседнюю комнату.

– И что же это, интересно? – намек на улыбку мелькает на лице женщины, а я более не ощущаю тех эмоций, что еще минуту назад владели ей.

Оглядываясь, прохожу в комнату, жду, когда она появится на пороге, а потом указываю рукой на дверной проем в стене старой гостиной, из которого льется солнечный свет.

– Что это? – удивляется она, округлив глаза, и невольно вздрагивает, когда за темными окнами крошечной кухни сначала вспыхивает, а потом раскатами взрывается гром.