Плевенские редуты

Нет, неспроста получена инструкция тщательно подбирать болгарских старшин, отнимать оружие не только у турецких жителей, но и у болгарских, усилить секретный полицейский надзор в армии. Право же, все это имеет свой резон. Теперь полевым жандармам не до набегов на виноградники и ореховые деревья, как это было осенью.

Между прочим, прокламации появились и среди нижних чинов в Адрианополе. Военная экспертиза установила, что они напечатаны в Бухаресте. Но кем? И как пересланы сюда?

Себе-то можно признаться, что в этих прокламациях немало правды. Устои действительно изрядно подгнили. Это он видит абсолютно ясно. И все же будет вылавливать и уничтожать ниспровергателей, защищать существующий порядок с оружием в руках. Даже, если понадобится, погибнет сам. Здесь для него выбора нет и быть не может.

Хотя к чему такие мрачные мысли. Не следует преувеличивать опасность. Когда ходоки в народ сунулись к мужикам, те сдавали их нам, а из прокламаций крутили цигарки. И здесь, в армии, Бекасовы не так уж опасны. Он только пугает себя. Переловим голубчиков, шейки свернем, на том и успокоитесь.

А сейчас Бекасова придется этапом отправить в Одессу — там попались его дружки. Хотя барон с большим удовольствием передал бы этого капитана полевому суду.

…Два часа назад был сделан тайный обыск в палатке Бекасова, и в его чемодане с двойным дном нашли тонкую рукопись — обращение к офицерам: «Разве вы не гордитесь декабристами? Отчего же не идете их следом? Вправе ли молчать, видя, как одряхлевший деспотизм грабит народ? Для чего существуете вы на свете? Чему служите? — вот вопросы, которые каждый честный человек должен задать себе».

Далее жандармы обнаружили свежую пачку прокламаций, тетрадь с надписью: «Диалектика и ее применение в науке», брошюру «Интернационал и революция», переведенную с французского и, года два назад, изданную в Женеве.

Барон Газельдорф решил доложить о своих действиях Артуру Адамовичу Непокойчицкому, задержавшемуся в Адрианополе, хотя Главная квартира уже переехала в Сан-Стефано.

Газельдорф знал Непокойчицкого еще по сорок девятому году, когда они вместе и достаточно успешно расправлялись с венгерскими мятежниками. Знал непримиримость генерала к таким типам, как Бекасов. Сколько Артуру Адамовичу сейчас? Кажется, года шестьдесят четыре.

Полковник вызвал денщика, приказал бархоткой пройтись по лаку сапог, нафиксатуарил усы, два-три раза натренированным жестом вбросил в глазницу монокль и отправился к Непокойчицкому.

* * *

Князь Черкасский вышел от Непокойчицкого в страшном гневе. Он услышал от генерала об аресте Бекасова, его тлетворной деятельности и, — разъяренный, больше обычного припадая на правую ногу, шел длинным коридором штаба к выходу на улицу.

Все клокотало в Черкасском.

Он хорошо помнил отца этого преступника, вполне порядочного, хотя и разорившегося дворянина, соседа по тульскому имению, бывал в доме Бекасовых, где воспитанный мальчик Федя почтительно кланялся ему. Теперь то, что услышал Черкасский от Артура Адамовича, вызвало в князе прилив буйного возмущения. Нигилисты добрались и до армии! Это их Чернышевский звал к топору. Это наверняка они подожгли недавно в Адрианополе деревянные казармы, где расположился лейб-гвардии Московский полк, и при этом погибли знамя и с десяток солдат… Поджигатели и убийцы!

Если так пойдет дальше, жди гильотину для государя и аристократов. Только что порядочные люди были возбуждены процессом 193-х[54], прошедшем в особом присутствии правительствующего сената. Преступное сообщество хотело перерезать всех чиновников и зажиточных людей, низринуть существующий порядок. Приговор же вынесен безобразно мягкий. Не думаем, что Истанбул и Лондон воспримут его как нашу шаткость. Только двадцать восемь человек послали на каторгу. Хорошо еще, что государь проявил достаточно твердости, показал, что есть у нас сила, санкционировал административную высылку восьмидесяти, оправданных судом.

А результат дряблости, неуместного либерализма: через день после приговора подлая стриженая нигилистка, девка с жидовской фамилией, стреляла на Гороховой в генерала Трепова[55]. Это выстрел в империю!

На повороте коридора князь Черкасский почти столкнулся лицом к лицу с арестованным Бекасовым. По бокам его шли два жандарма.

Черкасский побледнел, острые зрачки с ненавистью пробуравили еретика.

— Захотели, Робеспьер, Парижской коммуны? — прошипел он уже вслед Бекасову. — Не выйдет!

* * *

Федора Ивановича ввели в кабинет начальника штаба армии. Рядом с расплывшимся Непокойчицким сидели поджарый, молодящийся жандармский полковник, которого Бекасов видел впервые, и совсем юный офицерик. Лицо Непокойчицкого, как всегда, — гипсовая маска. Высокий лоб, переходящий в лысину, гладок. Генерал неторопливо перелистывал лежащее перед ним «Дело бывшего артиллерийского капитана императорской армии…» и посасывал сигару.