Плевок на Запад

Что же, устроили. Только получили непрекращающиеся бунты и техническую отсталость страны, на которую сами же и сетовали.

А эта отсталость происходила от нехватки свободных рук. Промышленники в середине XVIII века говорили, что им нужны не льготные кредиты, а люди – люди, которых не заманишь никакими деньгами.

Еще бы: ведь большая часть людей оказалась собственностью помещиков.

Но для нас, собственно говоря, интересны даже не эти последствия, а то отношение, которое было к Западу у наших предков: мол, давайте будем заимствовать оттуда всяческое облегчение нашей жизни.

Увы, за века, прошедшие с тех времен, мало что изменилось. Только облегчение это нынче все больше касается морали. Она облегчена до предела. И когда сажают крупного чиновника, то народ удивляется не тому, что он воровал, а тому, что его посадили…

Но вернемся к более старинным временам. К тем, когда в Европе бюргеры объединялись в коммуны и давали отпор феодалам.

А что делали русские люди, если их слишком давило государство и дворянство?

Бунтовали не так уж часто. Униженные и оскорбленные просто… бежали. На Волгу ли матушку, в леса дремучие или еще куда, часто под бок к своим лютым врагам, но бежали. И нередко поодиночке.

На сложные дела (вроде ограбления турецких берегов) сбивались в артели, а потом часто опять рассыпались поодиночке.

Среди старообрядцев в конце XVIII века появилось особое течение – бегуны. Они ни более ни менее как признали само государство… созданием антихриста. И бежали от него, причем делились на «странноприимных» и «собственно бегунов».

Что любопытно, русская тяга к коллективности (на самом деле вынужденной – попробуй-ка без коллектива справиться с тяжелейшими трудами, с набегами и прочими бедами) противостояла тяге к уединению – часто в черт знает каких условиях, но одним, без барина, без государевых людей!

И поэтому при малейшей смуте Русь начинала просто рассыпаться на части. Суверенитета требовали себе не этносы и даже не губернии, а деревушки, хуторки и выселки.

Яркий пример: возникшие в 1905 году как грибы после дождя всякие «марковские республики» – требующие самоуправления крестьянские волости.

А в 1917-1918 годах самостоятельными объявляли себя даже уезды. Сама по себе эта тенденция понятна, как, впрочем, понятно и русское желание «все и сразу», заставлявшее в 1917 году кидаться в коммунистические утопии, а в 1993-м – приватизировать, что можно и что нельзя.

Русский народ вынес слишком много. Он нес и продолжает нести невыразимую тяжесть. Он сдерживает собою дикую Азию. Он борется с чудовищно плохими природными условиями.

Поэтому он был принужден создать авторитарное государство и так долго держался за общину. И поэтому он падок на все соблазны.

Малейшее облегчение наш соотечественник понимает как выход из-под страшной, давящей его тяжести. Он мечтает сбросить этот груз разом и ищет место, где нет груза.

Так, он невольно обращается на Запад, который с фантастической самонадеянностью и наглостью любит хвастаться своими богатствами и свободами.

У нас не может быть всех этих дурацких «суверенизаций». Любая из них (такая, например, как ельцинский «парад суверенитетов») – это сигнал: «Разбегайтесь, парни, пока барину не до нас!»

А еще это будет сигналом того, что теперь все можно: рэкет, рейдерство, крышевание, взятки, откаты, торговля наркотиками и людьми.

Постоянное завистливое сравнение себя с Европой сделало из многих русских образованных людей ненавистников Родины.

С тех пор Россия кидается в две крайности. С одной стороны, сильное желание казаться, а не быть (мол, мы почти Европа, у нас даже кинематограф имеется).

Но гораздо опаснее другая крайность. Она возникает из чувства неполноценности перед Европой, мол, у них там нормальная жизнь, а у нас все через задницу.

Такая крайность зовет людей к насильственному изменению окружающей действительности. Дескать, все равно уже

хуже быть не может, так бабахнем же с «Авроры» по Зимнему дворцу.

И происходят дикие вещи. Люди хотят жить достойно и, чтобы такая жизнь наступила уже завтра с утра, кидаются в авантюры, окончательно добивающие русское благосостояние.

А выход из этой ситуации один: не завидовать!

Нам все равно не угнаться за господами, которые, пока Россия решала тяжелейшие проблемы, обирали как липку весь шар земной.

Пока Россия сокрушала того, пред кем они трепетали – Наполеона, – они прибирали к рукам далекую Индию и вывозили тоннами сокровища.

Пока Россия стряхивала азиатское иго – они подбирались к Америке, покоряли ее – и грабили, грабили, грабили…

Пока Россия из последних сил, при Петре I, на костях своих людей, проводила индустриализацию – строила верфи, фабрики и заводы, европейцы опустошали Черный континент, вывозя оттуда рабов с размахом и жестокостью, какие никогда не пришли бы в голову даже Ивану Грозному.

Пока русское правительство поднимало на всяких конгрессах вопросы о незаконности слишком жестоких видов оружия, вроде разрывных пуль, европейцы грабили Китай, добиваясь силой оружия от его правительства легализации курения опиума.