Пляс Нигде. Головастик и святые

Его история уводит нас во II век н. э., когда причерноморская Дакия стала провинцией Рима, и для охраны территории туда отправили имперских солдат, навербованных в других провинциях. Так было удобнее подавлять мятежи. Легионеры не испытывали к покорённым народам никаких чувств, кроме сексуального влечения. Дунайскую границу империи охраняли ребята из Палестины, кудрявые брюнеты, похожие на Боба Дилана. Вояки они были так себе (Дакию просрали довольно быстро), зато любовники хоть куда, и щедро делились своим генофондом с местными девушками, из-за чего румынский народ до сих пор отличается жгучей красотой и низкой боеспособностью.

Эту историю Натан в детстве слышал от мамы и не несёт никакой ответственности за её достоверность.

Румынский дедушка с его лёгким характером быстро адаптировался в Америке, завёл свой бизнес и родил, кроме Берты, ещё семь дочерей. Надо ли говорить, что они тоже вышли за пришельцев из-за моря?

После самоубийства мужа и рождения сына Берта уехала из Сент-Луиса далеко на север, в олимпийскую деревню Лейк-Плэсид, что в горах Адирондак, у самой канадской границы, на берегу озера Eight, которое действительно имеет форму восьмёрки. Берта нашла работу школьного хормейстера, и её часто можно было видеть на главной улице, вышагивающей с жезлом впереди оркестра во время какого-нибудь праздника. Денег это весёлое занятие приносило немного – в обрез хватало на еду и аренду деревянной лачуги в непрестижном районе. Но для мальчика эта картина – мама с золотой палкой ведёт по улице отряд музыкантов – на всю жизнь осталась чудесным воспоминанием. Сидя на школьном подоконнике под присмотром какой-нибудь лишённой музыкального слуха ученицы, трёхлетний Натан любовался парадом.

За морями шла война, с Тихого океана напирали японцы, по ту стороны Атлантики Гитлер старался уничтожить как можно больше евреев. Гитлеру молчаливо сочувствовало высшее общество олимпийской деревни – голубоглазые, белокурые, религиозные и очень богатые спортсмены, вечно игравшие в гольф на клубных лужайках. Они презирали евреев (а также ирландцев и поляков), которые заполонили их нордические края. Кстати, один из главных спортивных клубов города (куда евреев, разумеется, не принимали) так и назывался —“Nordic centre”. “Nor dick nor centre”, – прикалывались иммигранты, повидавшие Старый и Новый свет, и знающие, что Лейк-Плэсид – это нихуя ни центр, что бы там ни думали спортивные сливки местного общества. Потому что настоящий центр мироздания находится в 200 милях к юго-западу от Лейк-Плэсида – Нью-Йорк, самое большое яблоко раздора, соблазнившее многих адамов. Натан собирался покорить этот город, закончив школу, а покамест – боролся за выживание. В его олимпийской деревне махачи после школы были обычным делом. Юные арийцы, как правило, навешивали пиздюлей маленьким евреям, потому что занимались спортом и получали усиленное питание. Лидером арийцев был мускулистый внук основателя “Nordic centre”. Парень гордился тем, что прах его дедушки стоит на видном месте клубного “зала славы” в позолоченной урне. Нордический внук был высоким и сильным, как настоящий Голиаф, против которого не имел шансов ни один местный Давид. Если бы всё решала только грубая сила.

Но мир устроен чуть сложнее, чем кажется спортсменам. Году примерно в 1953-м, после очередного избиения младенцев на пустыре возле школы, кто-то пробрался ночью в святая святых “Nordic centre” и осквернил драгоценную урну, до краёв наполнив её уриной.

Молва, разлетевшаяся по деревне, приписала это кощунство 12-летнему Натану, о котором было известно, что мальчик умеет не давать себя в обиду.

Но ленивая полиция не нашла свидетелей. Сам Натан категорически отрицал причастность к делу обоссанного праха. И отрицает до сих пор. По его словам, вся эта история – миф, вымысел, приплод воображения его сверстника и лучшего друга, Алекса Шуматоффа, потомка новгородских бояр, а ныне – известного канадского писателя.

Весёлый поток информации прилетал ко мне на почту из-за океана, пока я телепался на перекладных через Западную Сибирь, Урал, Поволжье и Среднерусскую возвышенность.

Байки мистера Фарба скрашивали мою одиссею. Я делился ими с водителями, они хохотали, вспоминая случаи из собственной жизни, как они тоже что-то осквернили, обгадили, куда-то вляпались, мужчинам всегда есть, что рассказать, – особенно о представителях власти. Этот сюжет повторялся навязчиво. За время пути мне трижды (один раз до Урала и два раза – после) пришлось слушать легенду про гаишника и золотой дождь. Так мы смеялись, приближаясь к Москве в облаке мифа.

Мой последний водитель, казанский парикмахер 40 приблизительно лет, ехавший покорять столицу, всерьёз уверял меня, что в юности он “писал на Сталина”, на его могилу у Кремлёвской стены – за всех своих предков, которые “сдохли в Сибири”.