Пляс Нигде. Головастик и святые

Он принял душ и стоял посреди своего номера в круге утреннего солнца на полу, вытираясь жёстким вафельным полотенцем, слушая песню уборщицы. Мурашки бегали по коже от низких гортанных звуков её голоса, и пылесос подвывал, как электрический пёс.

С тех пор при слове Novosibirsk память извлекает из фонотеки эту мелодию. Он так и не узнал, к какому народу принадлежала женщина, и о чём была песня. Служащие отеля не говорили по-английски, страшно боялись своих постояльцев и впадали в транс, если к ним обращались с вопросом.

Затем наступили дни суеты: монтаж экспозиции, открытие выставки, речи местных коммунистических боссов, похожих на республиканцев, которые бросили заниматься спортом и начали есть нездоровую пищу.

Речи были длинными, плюс перевод этой ахинеи. Снаружи ожидал народ, выстроившийся вдоль улицы в терпеливую очередь. Полароид-шоу имело огромный, хотя и бесшумный, успех. На выставке дежурила полиция, и люди вели себя очень сдержанно, никто не хлопал.

Памятная встреча случилась на третий или четвёртый день работы, когда он заметил в толпе, окружавшей подиум, девочку с длинными косами и серыми глазами в пол-лица. Он почему-то сразу подумал, что её портрет отлично ляжет на обложку его будущей книги. Смелый взгляд, короткий сарафан, веснушчатые загорелые плечи. Он попросил девочку подняться к нему. Ей было лет 13–14. По лесенке она взошла с достоинством модели. “Do you speak English?” – “Yes, I do”. Он велел ей встать у белой стены и долго рассматривал её лицо через видоискатель, ожидая, когда она успокоится и, может быть, даже улыбнётся. Но сибирская нимфетка оставалась серьёзной. Тогда он нажал на спуск. Вытащил из камеры фотобумагу, на которой проявлялось изображение, взмахнул рукой…

– A small miracle for you!

– Thank you, mister… what is your name?

– Call me Nat.

– Thank you, Nat!

Он думал, что, получив снимок, девочка скромно уйдёт, растворится в толпе. Портрет удался, больше от неё ничего не требовалось.

Но она продолжала стоять перед ним, переводя взгляд с фотографа на фотографию. Хочешь, чтобы я подписал? Да, конечно. И ещё кое-что: я хочу попробовать настоящую американскую еду! Вы пригласите меня на ланч? От неожиданности он стушевался и пообещал это устроить. Девочка протянула ему бумажку с номером телефона и сказала, что будет ждать, очень-очень, и улыбнулась. В её взгляде промелькнули быстрые весёлые чёртики. По сравнению с этим выражением лица снимок, который он только что сделал, был полным дерьмом. Но для тех, кто не видел её улыбки, портрет сойдёт за шедевр.

К сожалению, Натан забыл, как звали юную красотку. Он позвонил ей в пятницу вечером и пригласил на следующий день (1 pm) в спецстоловую, где кормили американскую делегацию, сознавая, что КГБ и ЦРУ будут пристально наблюдать за их ланчем.

Так что на всякий случай он позвал своего помощника Джона составить ему компанию. Джон бегло говорил по-русски, хотя не имел, в отличие от Натана, русских корней и был стопроцентным американцем – задорная улыбка скаута, университетский диплом, будущее в кармане. Любовь к России Джону привил его отец, знаменитый Джозеф Байерли, наверное, единственный на свете дважды ветеран Второй мировой войны. В 1944-м, высаживаясь в Нормандии с парашютом, Джозеф подвернул ногу и попал в немецкий плен, откуда сумел бежать, и пробрался через всю Германию на Восток, навстречу Красной армии, которая приняла его как родного и зачислила в свои ряды танкистом-пулемётчиком. С точки зрения советского командования мистер Байерли появился очень кстати – на балансе дивизии был американский танк “Шерман”, и никто не мог прочитать инструкцию по эксплуатации.

Этой историей и другими анекдотами Натан с Джоном развлекали девочку с косами (между собой они прозвали её Pigtails), ожидая, когда официант (с военной выправкой) сервирует “real American food”: булочку с котлетой, картошку фри и кока-колу.

Всё это угощение их очаровательная гостья смела, как цунами. Она буквально ела за троих и, прикончив порцию Джона, сочла нужным сделать заявление:

– Обычно я не употребляю так много пищи, но это мой единственный шанс.

Чувствительный Джон чуть не разрыдался. Его лицо потемнело, как будто в этот момент он дал себе клятву бороться с коммунизмом до тех пор, пока все русские дети не получат сочный бигмак. Тридцать лет спустя его дипломатическая карьера увенчалась должностью посла США в России, и он лично смог убедиться в том, что поставленная задача выполнена.