Плясать до смерти (Роман, повесть)

Подтвердилось. Промчась через город, на Финляндском я пересел на Комарово. Моя спешка мне что-то не нравилась. Снова за окнами шла тьма, озаряемая вспышками, поначалу беззвучными. И снова — немая вспышка на всё небо за черным забором елей. Мы стояли на станции Белоостров, когда послышался быстро нарастающий шорох. У фонаря замелькали капли. Еще и промокну! Полный набор!.. Нет, еще не полный. Еще не знаю, что дома ждет. Не сомневаюсь, что оба члена моей семьи, освободившись от гнета моего, выступили по полной программе. Пожара пока не видать — но еще и далековато! Но пожар — примитив! Они на гораздо большее способны. Вот эта гигантская гроза — не их ли работа?

В быстро бегущих извилистых струйках на стекле разыгрались цветные огни ресторана «Шаляпин». Репино. Следующее — Комарово. Выходить. Дождь слышен даже в грохоте колес. Ярость, с какой он колотит по крыше, теперь достанется мне. Промокну мгновенно. А вот и гром. Явлюсь, как мокрая курица! А должен, как громовержец — сухой, заряженный электричеством! Стоя в тамбуре, растерзал упаковку, один памперс одел как водонепроницаемый шлем, второй — как спасательную жилетку и лишь третий — по-обычному, всунув ноги в эти ослепительные, шуршащие, влагонепроницаемые трусы. В таком наряде выскочил на перрон под струи. Народ, спрятав лица, бежал, поэтому наряд мой не произвел впечатления. Жаль, что я не так на премьеру явился — был бы гораздо внимательней встречен. Промчался сквозь ливень — только ноги промокли, а так сухой! Памперсы прошли испытания, блестяще их выдержав! Но... что-то всё большая тревога охватывала меня. Все окна дачи сияли — и наши, и соседские, хотя уже второй час ночи был. Это — или какой-то большой непредвиденный праздник, или — наоборот... это скорее. Несмотря на дождь, в ярком свете отцовской веранды толпился народ: вот где, оказывается, настоящий спектакль — а я зачем-то куда-то ездил!

— Скорей, Валера! Она его сейчас убьет! — крикнул кто-то. Я взбежал на веранду. Распахнул дверь. Стол был опрокинут навстречу мне. Слежавшиеся отцовские рукописи разлетелись широко. Почему-то они были перемешаны с разбежавшейся обувью. Не знал даже, что у нас столько ее. Из каких запасников? Впрочем, это не главный вопрос. Отец лежал на спине между опрокинутым столом и кроватью со сползшею простыней и, когда моя тень упала на него, вдруг отчаянно засучил ногами и руками, отбиваясь. Что тут произошло? Нонна спокойно сидела в комнате, глядя прямо перед собой.

— Что здесь?

— Где? — холодно осведомилась она.

Я кивнул на веранду.

— Не знаю, — она пожала плечом. — Зачем-то опрокинул стол.

— Зачем ты опрокинул стол? — я навис над отцом.

— Она замахивалася на меня всякой обувью. А я ногами махал, оборонялси.

— Ясно! — я пошел в комнату. — Уходи!

— Куда? — злобно сказала Нонна.

— Куда хочешь.

— Я никуда не хочу.

— Тогда вали на улицу! — сильно пихнул ее, и она тоже упала. Два тела на руках!

Кряхтя, поднял отца за подмышки. Подержал — и некуда передвинуть его в этом хаосе. Обратно положил. Сперва Нонна.

— Уходи.

— Дождь!

— Нормально!

— Да? А ты знаешь, что он тут вытворял?!

— Главное, что ты тут вытворяла!

— Да? А он слушался меня? Только ты уехал, он сразу встал и куда-то пошел. Меня отшвырнул. И с лестницы грохнулся. Все сбежались. Он лежит в крови! «Это ты, Нонна, его спихнула?» Да мне его и на миллиметр не сдвинуть! «Скажи, отец!» — я его прошу. Молчит, только сопит. Все, на меня озираясь, как на убийцу, втащили его. Через пять минут снова грохот. Тумбочку с плитками своротил! Лежит на полу, улыбается. «Чайку, говорит, решил попить!» — «А меня ты не мог спросить?» — «А это не твое дело!» — говорит злобно... Это пока ты еще до станции, наверно, не дошел! А что потом — я уж не рассказываю! Потом уже и люди озлобились — столько раз его поднимать! Решили столом его и креслами задвинуть — и вот результат! — заплакала, утирая слезы грязным кулачком.

— Листы собери, — произнес вдруг отец совершенно спокойно.

Поразило меня полное его спокойствие. Казалось, только что был унижен и растерзан.

— Что? — повернулся я к нему.

— Листы собери.

...Сам лежит... как лист!.. и командует.

— Сначала тебя, отец, надо собрать... где тапки твои? Один вот... а другой?

На это не реагировал. Тапки не интересовали его. Тапки его — моя проблема. Главную команду он дал. Ползая, собирал листочки. Разной степени желтизны. Есть уже и совсем свежие — но желтые сплошь исписаны, а на новых — неразборчивые каракули, часто только в начале листа и внизу. Заметив, что я их разглядываю, спросил:

— Разобрать можно, что ль?

— Ну почему... можно, — ответил я, для убедительности поднеся пару листочков к лицу.

Подцепив за столешницу, поставил стол. Положил кипой листы — вряд ли в хронологической последовательности.

— Дай лист, — протянул руку с пола.

— Прямо «дай»? Может, ты встанешь сначала?