Пляска смерти

– Но вы знаете что-нибудь о нем? Пишет он вам?

– Ах ты, боже мой, – проскрипела старая крестьянка. – Писать им запрещено, там хуже, чем в каторжной тюрьме. Случается, правда, что кто-нибудь проберется ко мне из Биркхольца. Сначала профессор работал в каменоломне; это тяжелая работа, многие не выдерживают ее, но профессор – сильный, здоровый мужчина. Они тащат тяжелые глыбы вверх на гору, это уже многим стоило жизни. Говорят, Биркхольц – настоящий ад. Поначалу профессора каждый день били, потому что он не хотел говорить «хайль Гитлер».

– Били? – в ужасе воскликнула Криста.

Ретта кивнула головой:

– В Биркхольце они день и ночь бьют людей, многих уж забили насмерть! – выкрикнула она. – Но профессор не стал говорить «хайль Гитлер», я ведь его характер знаю. «Пусть меня убьют», – сказал он. Затем ему пришлось долго работать с каменотесами, которые по двенадцать часов подряд высекали плитняк. Но теперь ему полегче, рассказывал мне один человек на прошлой неделе. Он лепит бюст жены коменданта, – закончила Ретта свой рассказ.

– А брат? Неужели он ничего не предпринимает? – спросила фрау Беата. – Ведь он теперь важная персона.

Ретта глотнула кофе.

– Да, – кивнула она. – Конечно, я побежала к его брату тут же, как забрали профессора. «Сделайте что-нибудь, – сказала я ему, – ведь вы ему брат, так же нельзя». – «Дорогая Ретта, – ответил он мне, – в этих делах вы ничего не понимаете. Как адвокат я не имею права вмешиваться в дело, по которому еще не закончено следствие».

Мать и дочь покачали головой и переглянулись.

– Так он сказал мне, – подтвердила Ретта. – «Потерпите немного, Ретта. Когда мое время придет, я тотчас же вызволю Вольфганга».

– Но его время, как видно, еще не пришло? – саркастически заметила фрау Беата.

Ретта налила им еще по чашке кофе и продолжала, пропустив мимо ушей замечание гостьи:

– А может, так оно и лучше, кто знает? На днях у меня был один еврей из Биркхольца; бедняга дрожал всем телом, ему было очень плохо. Я три дня кормила его, пока он немного пришел в себя. Он говорил мне, что лучше и не хлопотать. Иначе они загонят профессора на долгие недели в темный подвал. Там люди стоят по щиколотку в воде. Боже мой, чего только не рассказал мне этот бедный еврей!.. Его держали в Биркхольце больше года. Налить еще кофе?

– Нет, нет, благодарю вас! – Мать и дочь одновременно поднялись; они уже вдосталь наслушались страшных рассказов, которые Ретта преподносила им со странной бесчувственностью, свойственной старикам.

– Еще минутку, – попросила она, – загляните, пожалуйста, в мастерскую. Я там нарочно ни к чему не притрагиваюсь!

С этими словами она открыла дверь в мастерскую, и обе дамы оцепенели: страшная картина разрушения представилась их глазам.

Большая мастерская была вся засыпана пылью, белой, как мука. Слепки, сорванные со стен, валялись на полу. «Юноша, разрывающий цепи» был разбит, цоколь с надписью «Лучше смерть, чем рабство» расколот на сотни кусков. Шкафы и стулья были разрублены в щепы топором, пол устилали осколки бутылок и бокалов. От ковра остались одни лохмотья. Короче говоря, это было царство хаоса. На стене огромными синими буквами было выведено: «Так будет со всеми друзьями евреев».

– В помещении, где обжигальная печь, все выглядит точно так же, – проскрипела Ретта.

– Что ж это? Немцы стали людоедами?! – воскликнула фрау Беата вне себя от возмущения.

Криста беспомощно покачала головой.

– Дикари, настоящие дикари! – повторяла она с потемневшим лицом.

Фрау Беата указала на слепок руки, одиноко висевший на стене.

– Это твоя рука, Криста.

Слепок уцелел каким-то чудом. Вольфганг сделал его много лет назад.

– Я ни к чему не прикасаюсь! – сказала Ретта. – Пусть профессор все это увидит своими глазами. – Она указала на кучу черепков у разбитого шкафа.

– Вино профессора они, конечно, пили, пока не налакались, как свиньи.

Когда обе дамы прощались, фрау Беата сказала:

– Если будет возможность, Ретта, то передайте профессору, что старые друзья по-прежнему верны ему.

– Мы его не забыли, – прибавила Криста.

VI

– Он при тебе?

– Да, при мне, мамушка, – смеясь, ответила Марион. Она имела в виду испанский кинжал, который всегда носила с собой, когда шла «к тем», как она выражалась. Марион, ничего не скрывавшая от своей приемной матери, показала ей кинжал и объяснила, как она прячет его.