Пляска смерти

– Каких других? – спросила я, не в силах оставить это без прояснения.

Он глянул на меня укоризненно, будто я знала ответ, и – да, наверное, знала. Ричард почти до отчаяния ревновал к Мике и Натэниелу, но впервые я сейчас поняла, что и Жан-Клод тоже ревнует. А ревность – это всегда больно. И мне стало жаль, что я дала ему повод сомневаться, как сильно я его люблю. Он никогда не стал бы держать меня за руку в родильном зале или пылесосить полы, но в пределах его образа жизни я могла просить его о чем угодно.

– Не хотел бы прерывать этот праздник любви, – сказал Лондон таким тоном, что ясно было: он как раз хотел бы прервать, и, быть может, грубо, – но не попытаться ли тебе освободить Реквиема? Или ты не собираешься этого делать, и все – пустые разговоры?

– Лондон! – произнесла Элинор, сумев вложить в одно слово достаточно серьезное предостережение.

– У меня есть основания для такого цинизма, Элинор. Слишком много раз у слишком многих мастеров я напарывался на разочарование.

– Как все мы, – отозвался Нечестивец.

Я посмотрела на них на всех хмуро, и даже тесное прикосновение Жан-Клода перестало избавлять меня от чувства неловкости.

– Спасибо, ребята, а то у меня совсем не было чувства тревоги перед выступлением.

– Мы не хотим тебе затруднять дело, – сказал Истина, – но, как и все вампиры, кроме тех, кто все время существовал под одним и тем же мастером, мы испытали жесткую и жестокую эксплуатацию со стороны тех, кому полагалось о нас заботиться.

– Смысл феодальной системы в том, чтобы те, кто наверху, заботились о нуждах тех, кто внизу. Но я редко видел, чтобы было именно так, – добавил Нечестивец.

– Ага, – согласилась я. – Это как Рейганомика, экономика просачивающегося вниз богатства. Такая система хороша, когда у власти действительно достойные люди.

Братья кивнули, будто я что-то мудрое сказала. Может, действительно сказала.

Я поцеловала голую грудь Жан-Клода, погладила чуть более скользкую кожу на крестообразном ожоге. Отодвинувшись от него, я направилась к кровати, по дороге молясь: «Пусть он станет свободным, но пусть я не причиню ему вреда».

Глава двадцать седьмая

Я велела Реквиему лечь на кровать, и он лег без колебаний. Элинор была права – он был как человек, пораженный взглядом вампира. Я опустилась рядом с ним на колени, подоткнув под них халат, туго завязанный на талии. Глядя на Реквиема, я подумала: есть ли что-нибудь, что я попрошу его сделать, и он откажется? Есть ли какой-то вообще предел? Я видела людей, подчиненных вампирами, которые в мгновение ока становились врагами своих друзей и пытались убить тех, кого любили. Мог бы Реквием убить для меня? Без причины, только по моей просьбе? Хотелось бы знать, но и не хотелось бы тоже.

Я посмотрела на Жан-Клода:

– Это все вертится вокруг секса, или он сделал бы все, что я попросила бы, как человек, загипнотизированный вампиром?

– Не знаю, ma petite.

– Если ты никогда не собираешься этого делать намеренно, то какая разница? – спросил Лондон, интонацией выражая все свое недоверие. На самом деле его можно было понять.

– Ни с кем из своих я не собираюсь делать этого намеренно, но иногда я оказываюсь одна в гнезде вампиров, которых собираюсь убивать. Они на такие вещи реагируют раздражительно. Я просто подумала, не могла бы я вызывать ardeur в качестве оружия? Можно его сделать преимуществом, а не бедой?

Лондон нахмурился и сказал:

– Анита, я тебе не верю.

– Лондон, – обратилась к нему Элинор. – Никогда больше не говори с ней таким тоном.

– Я видел, что может сделать ardeur. Ты не видела, Элинор. – Его лицо так перекосилось от злости, что смотреть стало больно. – Я видел такое выражение у себя на лице, как сейчас у Реквиема. И помню это ощущение.

Его руки стиснули стойку кровати так, что кожа побледнела – слегка. Если бы он уже был сыт, изменение цвета было бы заметнее. Дерево скрипнуло, протестуя, и он убрал руки.

– Где-то в глубине души мне хочется снова испытать это ощущение. Это как все время быть под наркотиком. Радостный подъем, счастье. Пусть не настоящее счастье, но на пике ощущения разницы не чувствуешь. – Он крепко обхватил себя за плечи. – Без этого в мире темнее, холоднее. Но с этим ты – раб. Раб того, кто заставляет тебя делать такое…

Он так резко замотал головой, что даже от взгляда на него голова кружилась.

– Может быть, Лондону следует уйти до того, как мы начнем, – сказала я.

– Нет, – ответил он. – Нет. Если я не могу вынести зрелища, как ты питаешь на ком-то ardeur, то мне нужно искать другого мастера и другой город. Если это мне невыносимо, то мне нужно уехать туда, где ни у кого ardeur'а нет.

– Жан-Клод – твой мастер, Лондон, – напомнила Элинор. – Уехать ты можешь только с его разрешения.

– Мы это уже обсуждали, – сказал Жан-Клод.

– Когда? – спросила я.