Пляска смерти

— Во-первых, — начала я сдавленным, контролируемым голосом, — Натэниел не извращенец. Во-вторых, он готов переменить всю свою жизнь, если я забеременела от него, а ты нет. Так что я бы на твоем месте не стала швыряться камнями в его сторону.

— Если ты беременна, я на тебе женюсь.

Комната вдруг наполнилась тишиной такой густой, хоть топор вешай. Я уставилась на Ричарда, секунду, две, и наконец смогла сказать:

— О Господи Иисусе, Иосиф и Мария! Ричард, ты думаешь, это и все, что нужно? Жениться, чтобы ребенок не был байстрюком, и сразу все будет хорошо?

— Я не заметил, чтобы кто-нибудь другой такое предложил.

— Потому что все знают — я бы сказала «нет». Все остальные мужчины моей жизни понимают, что брак здесь ни при чем. Важно здесь то, что мы, быть может, создали новую маленькую личность. И делать должны все, что для этой личности будет лучше. Если я за кого-нибудь выйду, чем от этого будет лучше малышу?

Он посмотрел на меня, и столько было страдания в этом взгляде, столько борьбы — будто я сказала что-то совершенно непонятное, непостижимое.

— Если женщина от тебя беременеет, ты на ней женишься, Анита. Это называется нести ответственность за свои действия.

— А если ребенок не твой? Ты сможешь воспитывать не своего ребенка? Быть женатым на мне и изображать папочку, видя, что младенец похож на кого-то другого?

Он закрыл лицо руками и вскрикнул:

— НЕТ!

Убрал руки, и я увидела искаженное гневом лицо. В комнате вдруг вновь стало жарко, будто от его силы физическая температура росла.

— Нет, я бы спятил. Ты это хотела услышать?

— Нет, — ответила я. — Но это надо было услышать тебе.

— Что? — нахмурился он.

— Я оценила твое предложение, Ричард. Действительно оценила, но если бы я за кого-то и захотела выйти, то лишь за того, кому все равно будет, кто окажется отцом.

— Так ты выйдешь за Натэниела или Мику?

И снова меня обожгло жаром по коже.

— Я не собираюсь ни за кого замуж, можешь ты понять?

— Ты только что сказала…

Я оборвала его:

— Нет, я такого не говорила и не имела в виду. Это то, что ты услышал.

— Ты беременна, Анита.

—  Возможно, я беременна.

— Ты не хочешь, чтобы у ребенка был отец?

Я уставилась на него, думая, что бы такое сказать, чтобы все-таки до него дошло.

Жан-Клод встал рядом — не совсем между нами, а чуть в стороне, вершиной тупоугольного треугольника.

— Я думаю, ma petiteхочет сказать, Ричард, что брак в ее жизненные планы не входит, а появление ребенка этого отношения не изменит.

Он говорил доброжелательно-безразличным голосом — которым говорил, когда хотел кого-нибудь убедить или успокоить.

— А если это ребенок мой, так что я должен делать — смотреть и улыбаться, когда его будут воспитывать Натэниел и Мика?

Я опустила голову — что я могла на это сказать?

— Ульфрик! — рявкнула Клодия голосом сержанта на плацу, одергивающего нерасторопного новобранца.

— Что? — обернулся он, и сила его снова обожгла меня.

— Во-первых, держи в руках свою силу, она всех тут палит. Ты, царь волков, должен подавать подданным пример получше.

— Не твое дело, крыса, какой я подаю пример моим волкам.

Она продолжала, будто и не слышала:

— Во-вторых, ты портишь Аните настроение еще сильнее, чем оно и так испорчено.

Он издал какой-то бессловесный звук, почти вопль. Но сила его стала опять всего лишь жаром, уже не болезненным. Он подавлял ее, хотя она никуда не делась.

— Я не хочу портить Аните настроение, но если она беременна, то должна знать, что прежнюю жизнь она продолжать не сможет.

— Ты все еще хочешь засадить ее в клетку, — сказала Клодия. — Поймать и засадить в клетку образца пятидесятых годов.

— Брак — не клетка, — возразил он. — У тебя получается, будто я хочу, чтобы она всегда ходила по дому босая и беременная.

— А это не так? — спросила она, и злость ее несколько смягчилась, будто она поняла наконец, что он не наглый сопляк, а просто сам себя не понимает.

— Нет, — сказал он, и сказано было всерьез. Потом он повернулся ко мне: — Ты сама сказала, Анита: главное — что будет лучше для этого маленького человечка. Ты действительно думаешь, что мама — федеральный маршал, работающий по насильственным преступлениям со всеми видами монстров, — это то, что ребенку нужно?

— О Господи, Ричард! Ты все еще пытаешься отобрать у меня мою жизнь, отобрать все, что делает меня той, кто я есть. Ты любишь меня, а то, чем я являюсь, — не любишь. Ты любишь ту, которой ты хочешь, чтобы я была.

— А это разве не то, чего ты хочешь от меня? — спросил он. — Чтобы я тоже весь переменился?

Я было начала отрицать — но остановилась. Подумала. Прошу ли я его перемениться настолько же, насколько он просит меня?

— Я хочу, чтобы ты принял ту жизнь, которая у тебя есть сейчас, и был ею доволен, Ричард. Ты же хочешь, чтобы я полностью переменила свою жизнь, вставить меня в картинку с рамой из белого штакетника, которая ни к твоей жизни не подходит, ни к моей.

— Как мне надоели твои обвинения, будто я пытаюсь тебя засунуть за забор из белого штакетника!