Пляска смерти

— Сильнее, если хочешь, чтобы было больно, — осклабился он.

Я не стала бить его еще раз.

— Слишком тебе это в кайф.

Он улыбнулся шире.

— Уже не я один не готов, — заметил Жан-Клод.

Я опустила глаза на двоих других. Жан-Клод был прав — они определенно не были готовы.

— Слишком долго разговаривали, — пояснил Натэниел.

Я ожидала, что мне будет неловко при мысли о троих мужчинах и обо мне одной, когда нет препятствий для секса. Ожидала, но никакой неловкости не было. Я ждала, что мне станет неуютно, но… вот не стало, и все.

— Это я могу исправить, — сказала я и стала сползать по кровати, поворачиваясь к Натэниелу и целуя его сверху вниз, но тут мне пришла в голову мысль. Посмотрев на Жан-Клода, стоящего все так же на коленях, я ее высказала:

— Ты не спросил мнения Натэниела.

— Мика — твой Нимир-Радж, а Натэниел — нет.

— Но все равно он мой возлюбленный.

— Все нормально, Анита, — сказал Натэниел, поглаживая меня по плечу. — Спасибо, что обо мне подумала, но мне без разницы, что меня не спросили.

Я подняла на него глаза. Если ему это время и показалось неподходящим для задушевных разговоров, он вслух такого не сказал.

— Отчего это тебе без разницы?

— Жан-Клод прав. Я не вожак, и меня это устраивает. Если бы все мы были полностью доминантны, наша милая домашняя жизнь не сложилась бы так удачно.

— Но то, что ты не доминант, еще не значит, что твое мнение не учитывается.

— Нет, — согласился он, тихо засмеявшись. — Но это значит, что у меня не так уж много мнений.

— Но…

— Ты хочешь, чтобы я был более доминантным? — перебил он.

— Да, хотелось бы, чтобы ты высказался.

— Высказываюсь. Бери в рот, а потом будем трахаться.

Я заморгала, уставилась на него на пару секунд. Потом просто пожала плечами:

— О’кей.

Глава двадцатая

Я сделала, что он хотел, и еще много чего. Руками и ртом я снова довела Мику и Натэниела до той гладкой твердости, что была у них до задушевных бесед. А бесед этих с меня на сегодня хватило. Я хотела трогать и чтобы меня трогали. Секс — единственное время, когда я даю себе волю, отпускаю все страхи, тревоги, комплексы — все уносится прочь. Во время секса я сосредоточена на сексе. Единственное для меня время без сомнений и передумываний.

Жан-Клод остался сидеть в ногах кровати, присоединиться к нам не пытался. Я посмотрела на него, на его осторожное лицо. Он ясно обозначил свою позицию: простым зрителем он быть не хочет. А я никогда не пыталась занять троих мужчин одновременно. Обниматься, делиться кровью — да. Но не в сексе.

Я подползла к нему — он выбрал место как можно дальше на кровати. Думал ли он, что я заставлю его только смотреть и трогать его не буду? Сама непроницаемость его лица говорила, что да, он так думал. Мне явилось воспоминание — не видение, а всего лишь воспоминание, просто не мое — то есть исходно не мое. Я увидела Белль в большой кровати, так похожей на вот эту. С нею были еще два вампира. Я смотрела на нее от изножия, где она привязала меня к стойкам. Веревки тянули плечи слишком туго, но она и хотела, чтобы было слишком. Хотела меня наказать. Привязала к той кровати, где учила меня — нас, — какие могут быть желания. Беспомощная, связанная, знающая, что мне не коснуться ее и никто не коснется меня. В отдалении от нее мы не могли противостоять своей тяге к ней, но вот так, ощущая запах ее кожи и пота, мы только и могли хотеть ее. Она была наркотик, и единственный способ спастись — это было никогда не получить нового глотка, нового укола, новой ее дозы.

Я вырвалась частично из воспоминаний, обретя способность думать: это Жан-Клод был привязан к той кровати, а не я. Слишком высокое для меня тело было, слишком мужское. Не я, но воспоминание продолжало жечь и сохраняло на его лице это осторожное выражение.

Я тронула его за лицо ладонью, постаравшись выразить, как огорчает меня, что с ним происходили такие страшные вещи. И что меня там не было, чтобы его выручить. Мы сейчас слишком плотно закрывались собственными щитами, чтобы он мог прочесть мои мысли — наверное, как и я его, — но он видел то, что я хотела показать. И со вздохом, похожим на всхлип, он приник ко мне, поцеловал меня, будто выдохнул сквозь губы, и я целовала его так, будто он был последней каплей воды в умирающем от жажды мире.

На языке я ощутила сладкий металлический вкус крови, и Жан-Клод отдернулся.

— Прости, ma petite…

Я прервала извинение поцелуем, впившись в его рот, и он рухнул в этот поцелуй, держа меня ладонями. Единственное, почему не ответило его тело, — оно не могло, пока он голоден.

Я оторвалась от поцелуя, задыхаясь, ощущая во рту вкус собственной крови. И капелька крови дрожала на нижней губе.

Он снял эту капельку поцелуем, глядя на меня пристально, стоя передо мной на коленях, и лицо его исказила жаркая гримаса удивления и восторга, будто я что-то невероятное сделала. А ничего такого. Я просто решила больше не стоять у себя на дороге, да и ни у кого.