Держа за руку Жан-Клода, я сдвинулась к середине кровати, повлекла его за собой, на коленях, к ногам Мики и Натэниела. Мой опыт нахождения в кровати с более чем одним мужчиной показывает, что есть только два способа при этом себя вести. Вариант первый: мужчины действуют по очереди, совершая полностью независимые акты любви, если не считать, что оба смотрят, как другой занимается со мной сексом. Вариант второй: они оба касаются меня одновременно, вместе ведут предварительную игру или не только. Вариант второй сложнее хореографически и сложнее для участвующих в нем самолюбий. И от меня требует большей сосредоточенности. Просто это уже следующий уровень квалификации для всех и большая доза уверенной в себе мужественности. Теперь, после Огги, я поняла, что есть и вариант третий, но вряд ли кто-то из нас был на него сегодня готов. Я лично — нет. И даже мысли не было задавать Натэниелу или Мике вопрос, будут ли они целовать мужчину. И вообще, когда удобно затевать такой разговор? По-моему, никогда.
Я отпустила руку Жан-Клода, оставив его на коленях, а сама легла между двумя другими.
Мика чуть застонал, когда моя рука легла на него сверху, я повернулась к Натэниелу. Тонкость была в том, что он исходно хотел более грубого обращения, чем другим мужчинам вообще может понравиться.
Я посмотрела на Жан-Клода. Он стоял на коленях там, где я его оставила, на расстоянии прикосновения, но никого из нас не касаясь.
— Я хочу играть с ними и целовать тебя.
Он посмотрел на Мику и Натэниела:
— Никто не возражает? Потому что для позиции, которую просит Анита, я буду вынужден встать очень близко к вам двоим.
Мика сглотнул слюну так, что даже слышно было, и кивнул:
— Меня устраивает.
Натэниел улыбнулся своей улыбкой ленивого кота, которая бывала у него во время секса. Обычно это значило, что он собирается предложить что-то такое, чего я никогда не делала или мы с ним не делали, или же высказать какое-то наблюдение.
— Интересно будет посмотреть, как она сможет сосредоточиться на нас всех троих одновременно. Я оцениваю это в восемь баллов трудности.
Я посмотрела на него, прищурясь:
— Ты хочешь сказать, что до сих пор мы ничего не пытались сделать, требующего искусности больше восьми баллов?
Он пожал плечами:
— Не забывай, я одно время занимался этим профессионально. Десятка на этой шкале — такие вещи, о которых тебе даже лучше не знать, что они возможны физически.
Хотела я было спросить «что, например?», но решила, что он прав. Наверное, лучше мне не знать.
— Попробуем, — сказала я.
Жан-Клод не стал спрашивать второй раз.
Он закрыл глаза, ссутулил плечи, тело его содрогалось надо мной, и я поняла, что он наслаждается этим нахождением на грани между «лучше всего на свете» и «слишком». Наверное, он бы ничего не сказал, он бы позволил мне это делать столько, сколько я бы захотела, но его когда-то обучала куда более суровая госпожа, чем я могу вообще быть.
Я выпустила его, он почти свалился на меня, содрогнувшись в спазме, повалился на бок, и Мика подвинулся, давая ему место. Жан-Клод лег навзничь, выгнув спину, вцепляясь в черные простыни.
Я осталась только с Натэниелом. Лицо его горело желанием и счастьем. Он наклонился ко мне:
— Ты выиграла.
Он наклонился меня поцеловать, но я стиснула его, и у него голова запрокинулась, глаза закрылись, тело выгнулось. Никто другой в этой кровати не хотел бы, чтобы я сжала так туго, но Натэниелу это нравилось.
— Что я выиграла? — спросила я и отпустила его.
Он посмотрел на меня слегка еще мутными глазами.
— Все.
И поцеловал меня, сначала медленно, но вдруг поцелуй стал глубокий и сильный. Я забыла, что Жан-Клод уже пустил мне кровь, а сейчас поняла, что отчасти его энтузиазм вызван вкусом крови. Он целовал меня так, будто хотел заползти в рот весь, и его язык подбирал мельчайшие капельки драгоценной жидкости.
Продолжая играть с Натэниелом, я позвала:
— Мика!
Он подполз, чтобы я его видела. Смотрел на меня своими шартрезовыми глазами. В лице его не было требования, но тело говорило за него само.
— Иди ко мне.
— Мы никогда такого не делали без
— Знаю, — ответила я.
Он глянул на меня, потом улыбнулся и пополз вдоль кровати.
Руки Мики огладили мои бедра, я вскрикнула.
Натэниел положил руку мне на затылок, удержал, поймал, и я стала задыхаться. Не рвотный рефлекс — просто удушение.
Он отпустил меня, и я отпрянула, ловя ртом воздух и откашливаясь. Когда ко мне вернулась речь, я сказала:
— Больше так не делай.
— Все в порядке? — спросил Мика.
Я кивнула, не зная, видно ли это ему, и ответила:
— Ага.
— С
— Сегодня мы без него действуем.
Кажется, посмотрела я на него не совсем дружелюбно.
— Прости, я просто привык, что ты это можешь.
— Два раза. Два раза у нас это было. Вряд ли это можно назвать привычкой.
— Прости, — сказал он, и снова его лицо приняло прежнее выражение, неуверенное.