— Добрый удар, — одобрительно хмыкнул Вышата. — Хватило одного.
Горазд нехотя кивнул. Порой бывало, рубили с двух и даже с трех. Он видел такое раньше и в тереме на Ладоге тоже. Но его князь всегда казнил одним ударом.
— Занятно, ему так князь велел али сам не всхотел? — размышлял Вышата, пока они с Гораздом пробирались поближе к месту казни, чтобы поглазеть на отрубленную голову.
— Сам. Ты князя-то ихнего видел? Его воля — придушил бы вымеска.
За вечерней трапезой сдержанно говорили о казни, словах Ладимира и скором отъезде. Это был последний пир, и кмети Ярослава во главе с князем собрались за длинным дубовым столом в тереме Некраса Володимировича. Напитки и кушанья подавали слуги да девки. За столом не сидела ни княгиня, ни вторая княжна, ни их ближние девушки.
Коли и дивился кто такому, то молча, про себя. Вслух никого не поминали. Особой радости за столом ни у кого не было, и даже слова за здравие звучали как-то тускло, скупо. Оба князя обещали, что расстаются они добрыми друзьями, что скреплен между ними союз удачным сватовством и богатым приданым. Ярослав Мстиславич обещался приехать после зимы, будущей весной. Некрас Володимирович шутил в ответ, мол, погоди, приезжай уж разом с сынком, как народится.
Но Горазду все одно мстилось, что веселились безрадостно. Вышата попенял, что бурчит он как старый, больной дед. Кусок в горло подле него не лезет! Насупившись, Горазд прикусил язык и порешил, что мысли впредь будет держать при себе.
Трапезу закончили рано: вставать им еще до первого луча солнца. Да и дальняя, сложная дорога предстоит. Тут нужна ясная голова, зоркий взгляд. Когда кмети повставали с лавок и потянулись в клеть, вывалившись из душной горницы на прохладный ночной воздух, во дворе им повстречался кузнец. Дядька Могута шагал им наперерез из кузни, держа в руках какой-то сверток. Он направлялся прямиком к князю, и снедаемый любопытством Горазд нарочно замешкался, опустился на одно колено, будто обронил что-то на землю и пытается найти.
Поглядывая снизу наискосок, отрок увидел, как кузнец отдал Ярославу Мстиславичу сверток, и тот, поблагодарив, развернул его. В ярком свете луны блеснули в руках князя два широких серебряных обручья.
Девка в тереме III
Поздним вечером Звениславка пришла в клеть к Рогнеде. Той ночью опальную княжну охранял отрок Бажен, и Звениславке не составило труда уговорить его дозволить ей проститься с сестрицей. Прикрыв ладонью лучину, она толкнула дверь. Рогнеда не спала. Сидела на лавке, закутавшись в плащ, и подняла голову, услышав, как заскрипела старая дверь. В ее глазах мелькнуло облегчение, когда княжна поняла, что в клеть вошла двухродная сестрица, а не мать.
Звениславка, прижавшись спиной к двери, принялась осматриваться. Огонек лучины тускло дрожал в ее руке. Клеть была крошечной: два шага в сторону — и упрешься в стену. Стояла в ней одна лишь лавка, на которой и сидела Рогнеда, прижав колени к подбородку и натянув на ноги подол исподней рубахи. Подле лавки — кувшин с водой, а под ней — горшок. Под самым потолком прорублено небольшое оконце, через которое в клеть почти не проникал ни лунный свет, ни свежий воздух.
Накануне вечером казнили десятника Ладимира. Княгиня воспретила ей выходить во двор и смотреть, но Звениславка все же подглядела за казнью из терема, сквозь тонкую щелочку между узорчатыми створками. Она долго собиралась с духом, прежде чем прийти к Рогнеде в клеть. Мыслила, что должна рассказать княжне о том, что стало с Ладимиром. Но едва оказавшись здесь, она растеряла всю свою решимость.
Рогнеда же явственно хмыкнула. Она по-своему восприняла то, как замешкалась Звениславка подле двери.
— Не моя прежняя горница, — желчно сказала старшая княжна.
— Я ее не занимала, — отозвалась Звениславка и вздохнула.
Один шаг ей потребовался, чтобы подойти к лавке и усесться подле Рогнеды. Сперва она вытащила из-под плаща сверток, а после также согнула колени и положила на них подбородок, пониже натянув длинную рубаху. Сверток она протянула Рогнеде.
— Пирог после пира остался. С ревенем, как ты любишь.
Не кривясь ни мгновения, Рогнеда едва не вырвала еду из ее рук и с жадностью набросилась на пирог. Последний раз она ела рано-рано утром, когда мать принесла ей кусок хлеба.
Звениславка еще раз вздохнула и перебросила на плечо длинные распущенные волосы. Как заговорить о Ладимире?..
— Я уезжаю поутру, — вырвалось у нее вместо этого.
— Стало быть, теперь ты у нас княжья невеста, — хмыкнула Рогнеда, облизнув сладкие после пирога губы и пальцы. — Славить тебя не буду, уж не взыщи.
— Довольно. Ведаешь же, что я того не хотела! — огрызнулась Звениславка.
— Как и я.
Какое-то время обе молчали, думая каждая о своем. После утренней трапезы Доброгнева Желановна учинила им дознание, хотя муж ей и воспретил. Она хотела знать, как ее дочь и бывший десятник сговорились о встрече, и расспросила добрую половину теремных девок, выяснив, что девчонка Устинья заходила к Рогнеде в горницу, а перед тем там же побывала и Звениславка, и кто-то видел, как они с Устей шептались о чем-то в уголке.