Пляска в степи (СИ)

И когда Доброгнева Желановна набросилась на Рогнеду и Звениславу с вопросами, притащив за волосы в клеть и Устю, им не оставалось ничего, кроме как сознаться, потому что гневить княгиню еще пуще не хотелось никому. Обеим княжнам уже и так изрядно от нее перепало.

— Я ведь так и не поблагодарила тебя, — Рогнеда первой нарушила повисшее между ними молчание. Вопреки предыдущим словам, сейчас ее голос звучал смущенно и виновато. — За то, что укрыла меня тогда. Спасибо.

— Не нужно, — тихим голосом возразила Звениславка. — Не за что благодарить.

— Мне виднее, — княжна поджала в кровь разбитые губы. — Ты пожалела меня.

Звениславка кожей ощущала, что Рогнеде так же тяжело об этом говорить, как и ей, и потому промолчала. Лучше им не вспоминать больше о той ночи, иначе княжна непременно спросит у нее про Ладимира, а у Звениславки все же не хватит духу рассказать ей правду.

— Прознал ли князь Ярослав, что ты мне помогала? — чувствуя то же самое смущение, Рогнеда поспешила увести разговор в другое русло.

— Не ведаю. По приказу княгини я в горнице просидела весь день, — Звениславка, едва сдержав вздох облегчения, покачала головой и обхватила себя за плечи ладонями. — Вечеряла там же и на пиру не была.

— Худо тебе будет, коли мать ему расскажет, — обычно гордая Рогнеда прикусила губу. — Скажешь, что я обманом тебя заставила. Или что побить грозилась!

Вопреки своей тревоге, Звениславка посмотрела на старшую княжну и против воли тихонько рассмеялась.

Побить! Хороша задумка.

— Я упросила стрыя забрать Устю с собой на Ладогу. Иначе ей тут не жить.

Рогнеда, хоть и расстроилась изрядно, что лишается верной своей служанки, нехотя кивнула. Все едино, не позволят больше Усте ей прислуживать. А мать может и непосильной работой завалить, и сослать куда подальше, и замуж за глубокого старика выдать. Чем дальше от их терема, тем будет Усте лучше.

Наблюдавшая за ней Звениславка прикусила губу. Уезжать оказалось невыносимо тяжело! Она и помыслить о таком не могла. Со стороны всегда легче судить. Но весь день она едва-едва сдерживала злые слезы, чтобы не расплакаться на глазах у теремных девок или, того хуже, перед княгиней. Она оставляла терем, который был ей домом больше 10 весен — ровно столько минуло со смерти ее матушки. Она покидала место, которое называла родным, в котором знала каждый уголок, каждую скрипящую доску. Больше не будет у нее ни летних посиделок, ни веселых хороводов подле костра, ни дурашливой беготни, ни разноцветных ленточек в длинных косах.

И кос у нее скоро тоже не будет. Незнакомый мужчина отрежет их, и она наденет на голову кику и скроется в горницах на женской стороне княжьего терема на Ладоге…

Все случилось столь быстро, столь скоро, что Звениславке совсем не дали времени примириться с мыслью о своем сватовстве. О том, что нынче она невеста ладожского князя Ярослава Мстиславича. У Рогнеды были целые седмицы, ей же не дали и пары дней!

Звениславка молчаливо злилась, кипела изнутри. Конечно, она не смела возражать и не смела жаловаться вслух. Все едино, сделанного назад не воротишь, и коли она примется плакать, то лишь еще пуще всех разозлит. А ладожский князь и без того зол на нее неведомо за что. У Звениславки горели щеки и уши всякий раз, как она вспоминала их недолгую беседу в конюшне. Да еще и при его воеводе!

И княгиня Доброгнева злится на нее за то, что помогла Рогнеде свидеться с Ладимиром, пусть и нечаянно, не нарочно.

— Не хочу ехать, — по-детски выпалила Звениславка, все же не сдержавшись.

Рогнеда пожала плечами.

— Не такой уж он и старый, — сказала она и улыбнулась уголком разбитых губ.

— Все равно не хочу, — Звениславка и сама разумела, что канючит словно малое дитя. Но ничего не могла с собой поделать.

Старшая княжна промолчала, вздернув брови. Но не ей нынче учить Звениславку, рассказывать о долге и чести. Свою честь она уже потеряла. Она хотела бы задать множество вопросов, но сжавшая горло гордость не позволяла. Слышно ли, что порешил с ней сделать батюшка? И где нынче Ладимир?..

Рогнеда вздохнула, и Звениславка с опаской на нее покосилась. Она пришла в клеть к сестрице рассказать о казни ее полюбовника, но поняла, что не может. Не находит в себе ни сил, ни смелости. Все оставшиеся у нее силенки нужны, чтобы примириться с мыслью об утреннем отъезде. О сватовстве, случившемся по вине Рогнеды. Коли б не ее стыд и срам, ничего не было бы!

Зажмурившись, Звениславка крепко сцепила зубы. Непрошенные, злые слова рвались из груди, из самого сердца, крутились на кончике языка.

— Стоило оно того? — спросила, не совладав с собой.

— Стоило, — Рогнеда дерзко тряхнула распущенными волосами. — Каждое мгновение стоило! Потому что я любила и была любима, так жадно и так жарко, — заговорила она прерывисто и замолчала, поддавшись собственным воспоминаниям.

Они долго просидели в тишине после этого, пока Звениславка не сказала:

— Мне пора. Скоро уж рассветет.

Рогнеда неуверенно кивнула, будто бы с сожалением. Нашла на лавке в темноте ладонь двухродной сестры и крепко сжала.