Ленин даже не ожидал, что афера с покушением принесет ему такие дивиденды. По существу, именно с «покушения» на жизнь Ильича начался культ личности вождей. Первые два были самыми кровавыми. На смену еврею пришел кавказец, ставший гением, великим ученым без среднего образования.
Но самое главное заключалось в том, что Ленин и головорезы перешли от разрозненного террора к массовому. Немного погодя, в одном из московских парков на глазах у гуляющей публики, стали расстреливать оставшихся в живых царских министров — Щегловитова, Хвостова, Протопопова, Восторгова, Белецкого и еще с десяток случайных простых людей.
Некий уцелевший эсер Штейнберг выразил протест против уничтожения людей да еще в людном месте, и тут же был расстрелян как предатель без суда и следствия.
— Наоборот, — воскликнул Ленин, — именно в этом настоящий революционный пафос и заключается. Неужели вы думаете, что мы выйдем победителями без жесточайшего революционного террора? Если мы не станем расстреливать на месте в массовом масштабе, то какая это великая революция? Это одна болтовня, каша.
Как это ни удивительно, массовый террор стал приносить Ленину и его камарилье то, чего он ожидал от массового террора. После применения такого террора в Красной армии, воевавшей под Казанью, солдаты пошли в атаку и выиграли сражение.
Собравшийся партийный анклав 5 сентября, на котором выступал варшавский бандит Дзержинский, ставший железным Феликсом в России, принял постановление о проведении массового террора. Подлежали расстрелу, депортации в концлагеря практически все граждане России.
Ленин не присутствовал на этом сборище, собрание вел Кацнельсон-Свердлов. Ленин после «покушения» отправился на короткий отдых, а партийный товарищ Надя осталась дома, она помогала прислуге протирать окна. Однако отдых продлился всего неделю. Надо было ехать в Кремль принимать сводки с фронтов, давать указания работникам ВЧК, следить, чтоб они не проявляли буржуазный гуманизм по отношению к врагам революции.
Постановление Совета Народных Комиссаров «О красном терроре» понравилось Ленину, оно уже не походило на «кашу». Классовые враги должны содержаться в концентрационных лагерях; подлежат расстрелу все лица, имеющие отношение к белогвардейским организациям, заговорам, мятежам; необходимо публиковать имена расстрелянных и т. д.
Ленин покрутил головой и решил, что не все учтено. А если так, то он просто обязан следить за всеми процессами массовых расстрелов. Здесь в этом постановлении не учтен страх. А страх, как известно, фундамент революции. Страх должен господствовать и в социалистическом обществе. Без страха коммунизм не построить. А заложники? Почему они здесь не учтены? Как это так? Надо учредить институт заложников. Я внесу проект декрета: в каждой хлебной волости 25–30 заложников из богачей (зажиточных крестьян), отвечающих жизнью за сбор и ссыпку всех излишек зерна. Надо расстреливать всех, даже сомневающихся, никого не спрашивая, ни с кем не советуясь, не допуская при этом идиотской волокиты.
Идиот, идиотская волокита, как созвучно, не правда ли?
Став отцом массовых расстрелов и концентрационных лагерей, Ленин проникся гордостью за свое детище. Он намеревается поделиться достижением со своими соратниками в западных странах, но пока не получается. Надо сказать, что западная Европа действительно испытала страх перед так называемой Русской революцией, а точнее перед большевистским переворотом и страшной, бесчеловечной резней в России. Даже социалисты, кто симпатизировал раньше Ленину, сделали несколько шагов назад, чтобы дистанцироваться от подобной мясорубки. Россия объята пламенем: восстаниями, массовым террором, заложниками, выселением в лагеря. Кто знает, как выглядела бы Европа сегодня, если бы не было кровавой большевистской мясорубки в России?
Ленин сунулся в Польшу со своей революцией, послав туда красноармейцев во главе с маршалом Тухачевским, но поляки разгромили непрошеных гостей. Мировой революции не получилось. И он решил, что не может заниматься другими делами, надо беспощадно выкорчевывать кулаков, сомневающихся, несогласных, сочувствующих империализму сначала в своей стране, а потом уже можно будет попытаться еще раз поднять западноевропейскую голь на мировую революцию.
В ВЧК хорошие ребята, они с достоинством выполняют свой долг, но иногда проявляют либерализм, жалось. Расстрелы участились в самой ВЧК, это очень хорошо, значит, Феликс очищает свои ряды.
Тут и старый друг Ганецкий вылупился со своими предложениями, он, видите ли, усмотрел разногласия между партийными организациями и ВЧК. Что ему ответить, старому еврею? А вот, товарищ Ганецкий, изложите свои соображения товарищу Дзержинскому. Как он скажет, пусть так и будет. ВЧК — это мое детище, партия тоже. «Хороший коммунист в то же время есть хороший чекист».