Пляски с волками

Я тоже закурил и краем глаза наблюдал за ним. Смело можно сказать, что работал он с бумагами профессионально: что-то пробегал взглядом, что-то читал внимательно, а пару документов явно перечитал уже внимательнее, чем в первый раз. Что ж, согласно старому анекдоту, мастерство не пропьешь, это фисгармонию – запросто…

Он управился за девять с лишним минут, я засекал время. Отложил папку, хмыкнул как-то неопределенно.

– Интересно? – спросил я.

– Менее, чем я думал. Примерно то, чего и ожидал…

– Ну, что же, вам решать… – сказал я. – Итак, чем занимался отряд «Локетек»? Или это секрет?

– Да что вы! – махнул рукой Барея. – Это и тогда, в восемнадцатом, не составляло ни малейшего секрета. Мы разоружали германцев, уходивших домой. Забирали оружие, боеприпасы: военные обозы, вообще все, что могло пригодиться будущей польской армии.

– Это было трудно?

– Вовсе нет, – усмехнулся Барея. – Скорее наоборот. Это в Прибалтике немецкие части сохраняли дисциплину и боеспособность еще несколько месяцев, а те, что стояли в России, удивительно быстро превратились чуть ли не в стадо. Не исключено, русский пример повлиял – они увидели, что войну можно закончить и так. Не проявляли ни малейшего желания нам сопротивляться, думали об одном – как быстрее и безопаснее добраться до фатерланда. Иногда, узнав, что нам нужно, попросту швыряли на обочину винтовки и подсумки, оставляли обозы, пулеметные повозки, орудийные запряжки. Оставалось все это собрать и погрузить на повозки. Это повторялось так часто, что хлопцы меня прозвали Ромек-Трагаж[29]. Вы хорошо, я вижу, знаете польский. Знаете, что это означает?

– Конечно, – сказал я.

Он продолжал с легкой мечтательностью во взгляде, как всякий, у кого встает перед глазами его безвозвратно ушедшая лихая молодость:

– Только раз в меня пальнул их офицер – видимо, особенно упертый монархист, не желавший смириться с происходящим. Промахнулся, а второй раз не дали выстрелить его собственные солдаты – навалились, дали по морде, вырвали револьвер. Очень им не хотелось воевать. – Он улыбнулся совсем по-молодому. – Слева на обочине у меня стоял пулеметный броневик, а справа – пушка-трехдюймовка. Броневик мы тоже забрали у немцев, он был исправный, и пулемет тоже, с патронами, а пушка, когда мы там встали, валялась в кювете. Она была неисправна, без единого снаряда, но впечатление производила, если не подходить близко. Броневик выглядел очень внушительно, пушка тоже, трое хлопцев изображали, что они – готовый к бою расчет. Вот немцы не приглядывались. Я же говорю, воевать нисколечко не хотели – побыстрее бы ноги унести к своим Гретхен. Кое-где появились даже зольдатенраты – солдатские советы, как у вас. Кое-где поднимали красные флаги…

– Да, я читал.

– А я видел собственными глазами, – сказал Барея с едва заметным превосходством старого пса над молодым щенком. – Валит толпа расхристанных, небритых, часто пьяных солдат, несут красный флаг, поют разные социалистические песни, в том числе «Интернационал». Потом, у себя в Германии, эти, с красными флагами, несколько лет бунтовали, несколько советских республик учредили, недолговечных, правда. Но это вы наверняка лучше меня знаете, у вас должны были об этом много писать, они же тоже были большевики…

– Да, писали много и подробно, – сказал я. – Так что это не особенно и интересно. Давайте о другом. «Виртути милитари» вам вручили в день вашего рождения, причем в сороковую годовщину. Это просто совпадение, или тут что-то другое?

– Да нет, не совпадение, – сказал он охотно. – Скорее уж подарок ко дню рождения, к сорока. У меня был старый приятель. Даже больше, чем приятель. Из тех, что немцы называют «альте камераден». Вы знаете немецкий?

– Хуже, чем польский, но тоже неплохо, – сказал я. – Ну как же. «Старые товарищи». Часто означает скорее однополчанина, чем доброго приятеля на гражданке.

– Вот именно. Только не однополчанин, мы с ним вместе не воевали, а старый товарищ по подполью. Мы три года были в одной группе. Была такая группа – «Кмициц». Лех Валашевич, Рекс. Мы встречались пару раз в год, мы и еще четверо «старых камрадов». Лех оказался тем из нас, кто сделал самую блестящую, мы так думали, и я сейчас так думаю, карьеру – после восемнадцатого пошел по чисто военной линии, служил в Генеральном штабе, в тридцать третьем стал полковником. Он мне и позвонил однажды, сказал, что хочет сделать особенный подарок к сорокалетию. Оказалось, вот что он имел в виду. Сказал, что для человека с моей биографией у меня маловато наград. У него самого было шесть… Понимаете ли, я оказался в сложном положении. С одной стороны, как-то и неловко принимать такой подарок. Орден все же сугубо боевой. С другой – меня дважды откровенно обошли наградами, причем во второй раз – как раз «Виртути» четвертой степени. Отказываться было бы совсем уж нелепо, в этом могли усмотреть какую-то демонстрацию, а у меня и в мыслях ничего подобного не было. Ну, принял. Последнее письмо от Леха я получил в конце августа тридцать девятого, что с ним, ведать не ведаю.