Пляски теней (СИ)

– Полторы тысячи рублей, и всего-то! Да их надо было на сотни тысяч, на миллионы оштрафовать, чтобы впредь неповадно было покушаться на людей порядочных и честных!

– Не те времена, не те… – вторила ему матушка Нина. – Лет сто назад мы бы их всех… за осквернение святыни. Их всех…

ГЛАВА 37

ЭПИЛОГ

Так навеки и осталась церковь с завязнувшими

в дверях и окнах чудовищами, обросла лесом,

корнями, бурьяном, диким терновником;

и никто не найдет теперь к ней дороги.

Н.В. Гоголь. «Вий».

Прошло несколько лет.

Растянувшаяся на год судебная тяжба между соседями высосала из деревенских бунтарей их последние стариковские накопления. Владимир Петрович совсем осунулся, без валидола на улице уже не появляется и без конца сетует на свою человеческую наивность. Сам виноват. Не признал волка в овечьей шкуре. Поделом тебе, дурень, поделом!

Родмила Николаевна тоже потеряла былой запал. Она ходит по врачам, жалуется на давление и общую стариковскую слабость. В деревню ей возвращаться не хочется, и она без конца оттягивает тот момент, когда нужно будет грузить вещи в машину и ехать в это осиное гнездо, где добродетель ходит с дубинкой за пазухой, где торжествует святость, замешанная на гордыне и ненависти и толпа славословит своего духовного пастыря, непримиримого бойца с человеческим пороками, уже при жизни стяжавшего венец мученика.

***

Воскресный день. В деревенском храме служба подходит к концу. Батюшка начинает проповедь, говорит медленно и протяжно. Прихожане, замерев, стараются не пропустить ни единого его слова.

– Любите друг друга, возлюбленные братья мои, ведь без любви мы никто, – батюшка сокрушенно вздыхает, какое-то время молчит, словно набирается сил, а затем тихо, почти шепотом продолжает, – тот, кто исполнит заповедь о любви, тот научится любить Бога и ближнего и исполнит весь Закон Божий. Поэтому все желающие угодить Богу должны постоянно задавать себе вопрос: исполняю ли я эти две главнейшие заповеди – то есть люблю ли я Бога и люблю ли я ближних? Но кто является нашим ближним? – батюшка опять делает паузу и медленным тяжелым взглядом обводит стоящих напротив него людей. – Ближние бывают разные, – его голос крепчает, обретает силу и мощь. – Нас нередко не любят, относятся к нам плохо, а иногда и откровенно враждебно. Большой подвиг любить таких. Во многих людях, враждебных нам, слышится голос дьявола – отца всякой лжи! Он вербует слабых, проникает в них, откладывает в них личинки соблазна и похоти! Дело дьявола – искушать! – батюшка уже не говорит – кричит. Его трубный глас поднимается вверх, к куполу храма, обличительная воскресная проповедь доходит до каждого сердца, до каждой души. – Дьявол создает соблазн! И борьба с соблазном – то, что делает нас теми, кто мы есть. Победа соблазна над нами – это наша смерть! – батюшка внезапно замолкает.

Какое-то время в храме стоит особая звенящая тишина. Слышно лишь потрескивание свечей и тихие вздохи испуганных неминуемой смертью грешников, алчущих тут же, немедленно кинуться спасать свою бессмертную душу с такой же страстью, с какой прежде грешили.

В крохотной деревне, приютившейся на берегу живописного озера, казалось бы, ничего не изменилось. По-прежнему каждое воскресенье у сельского храма вереница машин, по-прежнему батюшка служит ревностно и вдохновенно. События, некогда всколыхнувшие тихую деревеньку, потихоньку забываются, уходят из памяти. Правда, мира в деревне так и не наступило. Местные, издали завидев всесильного священника, стараются обойти его за версту. Те же, кто, замешкавшись, сталкиваются с ним нос к носу, зачастую сдержаться не могут, и тогда благостное деревенское пространство оглашается отборнейшим многоступенчатым народным говором. Батюшка на языковые эскапады местных мужиков и баб внимания не обращает и, напевая слова охранительного псалма, лишь чуть убыстряет шаг.