Пляж на Эльтигене

Ласка пристроилась рядом с санями. Пепел всхрапывал и рвался изо всех сил. А Ласка так легко и неслышно сгибала в беге свое длинное тело, как будто ей ничего не стоило перегнать тысячу таких лошадей. На первых порах это показалось лучше, чем волк или медведь, но скоро Кольку начало тревожить молчаливое соседство. Ласка посматривала на него сверху вниз, и глаза у нее иногда загорались красным светом.

— Уйди, — произнес он слабым голосом и дрыгнул ногой. — Кто знает, что у тебя на уме. Уйди!

— Эй, Ласка! Куда ты запропастилась, проклятая, — послышался густой бас кузнеца, и Колька различил на тропе его квадратную фигуру.

Кузнец ничуть не удивился, обнаружив Кольку в такое неурочное время, как, впрочем, никогда ничему не удивлялся.

— Садитесь, Василий Семенович, — предложил Колька, осмелев от одного вида кузнеца. — Подвезу…

Кузнец сильно затянулся цигаркой, отчего она уменьшилась почти наполовину. С ответом не торопился.

— А мне в другую сторону, — произнес он наконец. — Встречаю Маруську, дочку свою, с работы. Ты, часом, ее не видел?

Колька виновато покрутил головой:

— Нет, никого. Пепел ведь бежит как оглашенный. Всю дорогу ни разу не передохнул.

Кузнец промычал что-то одобрительное.

— Ну, вали.

Цигарка осталась позади.

В конюшне горел свет. Все лошади вернулись из леса и шумно вздыхали над своими кормушками. Стоявшая близко от выхода Свеча тревожно поводила ушами. Учуяв Пепла, подала голос. Пепел ответил. Пока Колька прыгал вокруг него и распрягал, появился дед Гришака.

— Беги домой, сам управлюсь, — ворчливо приказал он. — Мать уже забегала несколько раз. И какая дурья голова додумалась брать в такую дорогу Пепла? Одно наказанье…

Дед Гришака продолжал ворчать, но Колька не отвечал, да и не чувствовал в этом нужды. Голос у деда Гришаки был скрипучий, точно снежные колючки вокруг него сыпались. Но лицо было добрым.

— Вот мать тебе задаст.

Дед Гришака потрепал Кольку по шапке — не то погладил, не то подтолкнул к выходу. И Колька с легким сердцем вприпрыжку побежал домой.

В ночь ударил мороз. К утру все деревья стали белыми. Целую неделю градусник в окне не показывал выше двадцати пяти. В воскресенье кое-кто по привычке приплелся с санками на Лысую гору. Но какое же катание в такой холод. Санька Четверухин за полчаса отморозил себе уши. Колька бегал вечером специально, чтобы на него посмотреть. Уши у Саньки, намазанные гусиным салом, выросли в два раза. А лицо стало меньше. Санька смотрел перед собой с удивленным видом и был похож на Маленького Мука.

В понедельник ударило тридцать шесть, и в школу пришла половина ребят. Зато кто пришел — не пожалел. В классе царило какое-то приподнятое настроение, и Колька все утро ждал чего-то необычайного, праздничного.

Те, кто пришел, уместились на передних партах. Кольку посадили рядом с Галей Михайловой. У всех было такое чувство, будто учиться вовсе не обязательно. Поэтому уроки казались особенно интересными. Даже география прошла неплохо. Разговоры сами собой велись вокруг наступивших холодов и прогноза погоды. Капитолина Кондратьевна рассказала, что в сильные морозы по ночам слышен шорох звезд. Это на большой высоте трутся друг о друга невидимые льдинки. Даже в науке есть такое определение. Колька решил проверить.

Про шорох звезд он услышал в тот же день еще раз на автобусной остановке. Возле автобуса ходил Степан и стучал ломиком по скатам. А следом за Степаном ходил Леха Богомол и уговаривал его подбросить куда-то десять мешков картошки.

— Нет, — говорил Степан. — Не поеду. Везу только ребят. Видишь — автобус пустой. Берегу для них. Хочешь — жди, а хочешь — пешком беги. Тридцать шесть градусов. Уф-ф! Говорят, даже звезды начинают шуршать. Слыхал? А ты про картошку.

Степан ходил веселый.

— Ну что, брат? — сказал он, заметив Кольку в толпе ребят. — Как дела? Хочешь, научу машиной управлять? Или ты лошадей предпочитаешь?

Колька чувствовал устремленные на него взгляды ребят и смущался. Отвечал, переступая с ноги на ногу:

— Могу и то и то.

Степан хохотал.

— Залетай! — кричал он. — Двоешники в первую очередь.

В автобусе Колька опять оказался рядом с Галей Михайловой. Было неловко и хорошо. Конечно, все вышло само собой. Но если бы в какой-то миг она не подвинулась, заметив его взгляд, а он бы не выбрал именно это место, могло получиться по-другому. В автобусе было тепло. Колька поискал глазами Дементьева. На последней переменке Мишка предложил обсудить конструкцию плота, и они не договорили. Мишка мог быть среди ребят на задней площадке автобуса, Колька так и надеялся. И лишь когда тронулись и мимо промелькнула тропинка, ведущая на Мельничный ручей, Колька увидел Дементьева. Следом за ним плелся Чика.

Степан погудел. Две серые фигурки продолжали двигаться по снежному полю. Степан перехватил напряженный Колькин взгляд и усмехнулся:

— Ничего, догоним у Мельничного ручья.

У поворота, там, где бетонка подходила к краю оврага, Степан притормозил.

Колька протиснулся к выходу и открыл дверь.

— Чика, давай сюда, дневников не проверяют! — закричал он в восторге. — Дименец!