«Эй, — кричали девчата, когда он ковылял вдоль деревни, — иди к нам!» — «На всех меня не хватит», — отмахивался хромой. «А мы не гордые, подождем», — отвечала под общий хохот Алька.
Ее толкали, щипали, хоронили стыд в пересмешках.
Хромой удалялся. Потом стал появляться на спевках. Та же Алька привела. В нее точно бес вселился. Глаза блестели горячим огнем. Каждую спевку заводила она, начиная своим хриплым, но верным голосом:
Помнилась, чудилась в этом напеве мирная жизнь. Некоторые девчонки плакали… Тогда Алька, чтобы высушить слезы, заводила переиначенную на военный лад песенку:
Песня была уже не про любовь, а про шпиона. У Поленьки замирало сердце, и ей, как, наверное, и другим, представлялось, что и она смогла бы так же ловко задержать врага. А потом Поленька поняла, что песня про Альку, про ее отчаянные глаза, про ее скорый на всякое дело характер.
Хромой тоже пел, глядя на нее. Посмотреть — мужик мужиком, даже волнение в груди, расслабленность какая-то наступала. Только ногу при ходьбе подворачивал, будто опрокидывался на спину. Как всякий калека, жалел о прошлом, в минуты откровения говорил, что можно было выправить ногу, но виноватыми оказались врачи и родители. Поленька смотрела на него и думала, сколько же он должен был пережить мальчишкой, приволакивая ногу за сверстниками. Да теперь те сверстники в бою, в огне. Их не так — похлеще располосовывает. А хромой тут, среди девок. Что по военному времени хромая нога? Рядом мужик — и то счастье. Хоть запахом его потным, махорочным подышать.
Алька все глаза проглядела, все песни перепела. Из-за нее первое время никто к хромому не подступался. Алька заводилась прямо с пол-оборота. Однажды пришла тихая, спокойная, на спевке даже не взглянула на хромого. Поленька сразу поняла, что у них произошло.
Несколько дней спустя, когда рыли окопы уже под самой деревней, Алька говорила, глядя мокрыми черными глазами:
— Я счастлива, понимаешь? Счастлива! Он рядом — спокойна, нет его — все во мне переворачивается.
Вдали послышался гул. По большаку, скрытому за лесом, который почему-то назывался Бобровым, с грохотом шла к фронту техника. В деревне было тихо.
Дорога, за которой они рыли окопы, считалась на танкоопасном направлении. Но девчонки за несколько недель не видели ни одной машины. Деревушка была небольшой, два десятка домов, не считая скотного двора, кузницы и других построек, называлась Храмцево, но никаких тут храмов не было. И все же деревушка чем-то была примечательна, скоро Поленька поняла: над придавленными к земле избами высились могучие березы. Кругом поле, а тут словно водопады зеленых и желтых брызг падали на соломенные крыши.
Гул на большаке затих, и стал вновь слышен шум берез. Начался дождь с ветром. Отяжелевшая листва клонилась вниз. Деревья упорствовали, вскидывали ветви и никли вновь.
Алька говорила о счастье.
Поленька смотрела на тонкое Алькино личико с острым носиком, синими тонкими губами и думала, насколько сложна жизнь: у этой невзрачной девчушки оказался крутой характер — как она заявила свои права на парня! А к нему были не прочь многие прислониться. Алька же своей решительностью не оставила им никаких шансов. В этой маленькой головке с прилизанными волосами, в этой цыплячьей душе была на поверку такая твердость, которую не переспоришь, такая сила, которую не пересилишь. И еще Поленька подумала, как прекрасна женщина в счастье. Ведь в Альку можно было в самом деле влюбиться, так сияли ее глаза, так преобразилось лицо. А еще несколько дней назад, увидев ее под дождем, Поленька подумала, до чего девчонка некрасива. Конечно, все они тогда были похожи на мокрых куриц, но Алька все же выделялась своей некрасивостью. А теперь? Теперь это была совсем другая женщина. Она, которая из-за своей внешности, казалось, ни на что не может претендовать, говорит: «Счастлива!»
— Я рада за тебя! Ты не представляешь, как я за тебя рада. Не может ведь жизнь прекращаться с войной. А нет жизни без любви! — говорила Поленька, думая в то же время про себя, что вот она с ее чу́дными волосами, изящной фигуркой, глазами бездонными, как ночь, — все это знали, да что там внешность — с тонкой душой и нежным сердцем, — она, Поленька, ни разу не могла сказать себе: «Счастлива». А уж всё позади — и спешка свиданий, и встречи под луной, и замужество, — чего еще ждать? А тут война. Жизнь кончена, жизнь прожита. Правду говорят, не родись красивой…
— Я никогда не любила, — говорила Алька, словно притягивая Поленьку своими блестящими глазами. — Понимаешь? Ни с одним парнем не гуляла. Считала себя несчастной, неудачницей, потом вдруг начинала ждать. Но жизнь текла мимо. А тут сразу все. И мой он!.. Хромой? Ну и что? Никто не позарится. А мне много не надо. Лишь бы любил.