Пляж на Эльтигене

Она боролась с ожесточением и, хоть он был ловчее, чувствовала, что не уступит. Борясь, они упали на кровать. Все она успела увидеть — и обнажившиеся свои ноги, и зеленые трусики с белой каемочкой, которые утром успела выстирать и прогладить и только перед приходом хромого переодела. Успела подумать об этом, пока падала на кровать, заметить вид свой, неловкий и нелепый. Она — принцесса на горошине — и в таком виде.

Силен был хромой, как клещ. Но и она недаром на окопах вкалывала. На ее бы хрупкие плечи до войны такую силищу — уломал бы ее хромой, сил бы не хватило. А помахав лопатой с месячишко, она стала не та хрупкая девочка, что была.

Заметила, у хромого азарт прошел, пропало желание, осталась разве что злость. Движения стали механически повторяться, причинять боль. По-кошачьи изогнувшись, Поленька вырвалась из его рук, вскочила с постели, споткнувшись, растянулась посреди комнаты, но в следующую секунду, не успел хромой свалиться на нее, была уже на ногах. Не оглянувшись, вышла в сени, притаилась в полутьме, тяжело дыша и приводя себя в порядок. И, только отдышавшись, вышла на крыльцо.

Девчата — Маруська с Ритой и третья, незнакомая, — сидели на бревнышках во дворе. Рита вернулась за день перед этим, догнала-таки беженцев, отдала хлеб. На вопросы подруг отвечала коротко: «Ужас чего рассказывают. Идут немцы!»

Стала хмурой, молчаливой. И теперь, едва взглянув на подходившую Поленьку, отвела взгляд. Зато Маруська затараторила как всегда, глянув на нее своими добрыми глазами, которые, казалось, не могли воспринимать ничего плохого.

— Ой, Поленька, до чего же ты красива. Румянец во все щеки, глаза полыхают. Мне бы половину твоей красоты, ну вот четвертушечку, я бы горюшка не знала. Правда, правда, бабы и то на тебя засматриваются. Вот, говорят, счастье…

— У тебя горе, — с досадой обронила Рита.

— Бывает, — уточнила Маруся. — Иногда просыпаешься, и белый свет не мил.

— Да… так с жиру и бесятся.

Маруся, как ни была добра, как ни привыкла к колкостям в необъятной своей беззащитности, вся вспыхнула.

— Ну уж! Я еще все платья старые ношу.

— Сейчас у всех одно горе, — сказала незнакомая девушка.

Рита окинула Поленьку хмурым, все понимающим взглядом:

— Чо у вас с хромым было?

— А что может быть? — в тон ей ответила Поленька.

— Тебя Алька дожидается за Анчихиной избой.

— А ну ее.

— Поди, поди!

Улица была пустынна, на дороге по щиколотку пыль. Деревня убегала под уклон, будто выутюженная поднимавшимися из-за горизонта облаками. И Поленька вдруг поняла причину снедавшей ее тоски. Дело было не в хромом и не в Альке, а в смысле слов, которые обронила Ритка, вернувшись от беженцев: «Идут немцы».

Алька поджидала, сидя на крыльце Анчихиной избы.

— Ну что? — бросилась к ней.

— Обещал подумать, — сказала Поленька.

Едва не задушив, Алька расцеловала ее.

— А ну тебя! — Поленька прямо разозлилась. — Другого, что ли, не можешь найти? На нем свет клином сошелся?

— На нем! На нем! — счастливо соглашалась Алька.

Мимо пробежала Маруся, ухватилась за поручень крыльца, словно не решаясь взойти. Поленька окликнула, чтобы отвязаться от Альки, уж больно тяжело было видеть ее доверчивые, светящиеся радостью глаза. Маруся оглянулась на крик, и Поленька впервые увидела, что на ней нет лица от горя. Маруся медленно, с потерянным видом подошла к ним.

— Вас всех собирают и увозят, — сказала она. — А мне что делать?

И все поблекло. Поленька почувствовала, что остывают в ней все чувства, цепенеет душа и вместе с ужасом где-то рядом гнездится удивление, как могла она чему-то огорчаться или радоваться, в сравнении с тем, что надвигалось и ни на миг не уходило из ее жизни, из общей жизни. Осталось только крыльцо, высокое небо с прозеленью и мрачный, клубящийся дождевыми тучами запад, откуда шел немец.

Беженцы, окопы… машины за лесом… тоскливая пустота над полями… мальчик, волочащий тачку… неужели здесь будет немец? Где ж его остановят? Уж Москву-то ему не сдадут? У Поленьки, как и у многих девчат, с которыми она говорила, было такое чувство, что беды могут продолжаться сколько угодно и немец может наступать, но уж Москву-то ему не сдадут.

По деревне вдоль палисадников, закидывая голову и плечи назад, едва не опрокидываясь на спину, шел хромой. Теперь можно было бежать домой. Домом была изба, где спали вповалку пятнадцать человек. Поленька беспомощно оглянулась, удивляясь про себя, как же вышло, что в ее жизни появилась эта деревня, изба, в которой она боролась с хромым, занавески с петушками, темные сени, где она приводила себя в порядок, даль с черным лесом и рыжими пучками кленов, тихий пруд за околицей, Маруся с добрыми смеющимися глазами, не такими, как сейчас.