Читаем Пляж на Эльтигене полностью

А Пересветову она помнила хорошо. Потому что всю жизнь тянулась к сильным, неунывающим людям. Назвать Светку красавицей было нельзя. Но в ней все было добротно, крепко. Когда они заходили после работы в душ, отмокая и отдыхая несколько минут, Поленька между разговорами разглядывала Светку и не могла не признать, что сложена она лучше всех. Бедра у Светки были на диво крупны, сильны, плечи мягкие, покатые, будто обмятые частыми объятиями, и манящие, кожа мокрая, смуглая от природы, без единого пятнышка. В душевой всегда было тесно, полно женщин. И только там, немного взбодрившись, они становились словоохотливее. Больше вспоминали мирное время, и обязательно только хорошее. А вот тревогами за мужей, сыновей, за дом, оставленный в России, за близких делились скупо, скованно. Слишком давила тяжесть.

Встречались такие, как Светка, кому не было особо за кого тревожиться, родилась в Ташкенте. И она от многих женщин отличалась нравом спокойным, каким-то раскрепощенным, вольным. Красоты в ней было не отыскать, но женской глубинной сути — через край. Пересветова будто и сама чувствовала свою силу и, выпрямляясь в истоме под бьющими сверху струями, говорила озорничая:

— Эх, мужика бы…

Только дальше разговоров дело не шло. Потрепаться, поболтать она была мастерица. Зато всяких случайных связей боялась как огня. Жила в ней какая-то кондовая порядочность, которую Поленька называла не порядочностью вовсе, а дурью. Непременно ей нужны были прочность, бумага, паспорт, загс. Семью — вынь да положь. А где было взять эту прочность? Поленька посмеивалась про себя. А Светка таки доискалась. Однажды пришла и объявила:

— Выхожу замуж!

Посыпались вопросы:

— За кого?.. Кто?.. Когда?..

Светка с достоинством выдержала паузу:

— Профессор он.

Через несколько дней Поленьке довелось увидеть этого профессора рядом с дородной, крепкой Пересветовой. В платье она казалась именно дородной, не оставалось и следа той притягательной женской сути. Рядом с ней семенил маленький старичок.

Поленька обмерла, не выдав, разумеется, своих мыслей Светлане. А та, поблескивая глазами, сообщала подробности:

— Каждый день по утрам бреется. Представляешь? Какая прелесть!

Только Светке, только ей одной Поленька однажды поведала свою историю. Осторожно, не все рассказывала, не вдавалась в подробности; искренне и в то же время искусно подбирала жалостливые нотки. А когда рассказала, будто очистилась, сбросила камень с души. Как хотелось Поленьке, как она и ожидала, Светка не нашла в этом ничего ужасного. Поразмышляв, заявила напрямик:

— А пустяки… И что ты себя казнишь? Не бывает разве? Бухнешься в ноги, по крайности. Только не торопись, может, и так обойдется. За войну знаешь еще сколько всего переменится.

Поленька слушала Пересветову и знала, что это не пустяки. Но все равно слушать было приятно, и вина ее в самом деле не казалась такой уж непростительной. Она уже давно устала от ощущения собственной вины, и теперь утешения Пересветовой падали на благодатную почву, заряжая Поленьку злой холодной энергией.

— Вот что! — тормошила Пересветова. — Приходи сегодня к нам. Повеселимся, поговорим. Пластинки послушаем.

В последнее время Светка усиленно приглашала не только Поленьку, но и других подруг. Другие отказывались, думая, что Пересветова хочет похвалиться квартирой, мебелью, хрусталем. Но сама Поленька безошибочно угадывала, что Светка не из таких. Просто ей нужно чье-то общество в присутствии старика. Поленька не забыла, как после свадьбы, устроившись на новом месте, они с Павликом усиленно зазывали гостей, потому что чужое присутствие снимало некую напряженность, сглаживало непритертость характеров и позволяло острее ощутить прелесть и необычность семейного положения.

Но к Светке ехать не хотелось. Когда все доводы были перепробованы и Поленька осталась равнодушной к пластинкам, Светка сказала:

— А выпьем. Что? Мой вчера достал французский коньяк, я выпила рюмку, и, знаешь, он не удивился. А я поплыла, поплыла. И чуть не уплыла.

Светка расхохоталась и принялась объяснять, как до нее добраться.

— После смены остаюсь, — сказала Поленька.

— Не надолго же…

— Как получится.

Отпустили их позже, чем рассчитывала Поленька. Но, вознамерившись ехать к Пересветовой, она побежала в душ. Окатилась ледяной водой, теплой уже не было. Переоделась и выбралась с территории завода. Трамваи шли почти пустые. Села, задремала.

Добираться до Светки было удобно. Трамвай останавливался прямо против дома. Но Поленька, доехав до остановки и глядя на знакомый по описанию зеленоватый дом, осталась сидеть и проехала мимо. «В другой раз, — сказала она себе. — Или никогда. Чего ради смотреть на чужое счастье». Ей и в самом деле было лучше одной.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века