Пляжная музыка

Посреди пандуса братья поставили кресло на стопор и принялись целовать Джинни Пени. Они покрывали ее лицо поцелуями и щекотали под ребрами. Целовали в глаза, щеки и лоб, пока она не стала отбиваться от них палкой. Тогда они со смехом отскочили, а когда Сайлас подкатил кресло к передней двери, снова набросились на нее. Бабушка, с одной стороны, вроде бы и радовалась поцелуям, а с другой — с трудом их терпела. Она жаждала внимания, но вовсе не хотела, чтобы к ней прикасались. Джинни Пени всегда считала, что люди придают поцелуям слишком уж большое значение.

Мы сидели на крыльце, пока Джон Хардин обрабатывал пандус наждачной бумагой, убирая шершавые места. Из нас только он был настоящим плотником. Уж что-что, а руки у него были точно на месте. Несмотря на все свои способности, он оставался безработным, поскольку не мог выносить ни малейшего давления, неизбежного даже на самом спокойном рабочем месте. Мы смотрели, как он чистит свежие бревна, восхищаясь его экономными движениями.

— Давайте посмотрим правде в глаза. Джинни Пени — настоящая заноза в заднице. Или я единственный, кто это заметил? — нарушил молчание Ти.

— Кто? — переспросил Дюпри. — Эта милая старушенция?

Ли появилась на крыльце, после того как прочла Джинни Пени стихотворение, которое сама сочинила в честь возвращения прабабушки.

— Джинни Пени понравилось твое стихотворение, дорогая? — поинтересовался у Ли ее дядя Дюпри.

— Не знаю, — ответила Ли. — Сказала, что понравилось.

— Не бери в голову, — успокоил ее Ти. — Быть любезной не в ее характере.

— Нельзя от нее слишком многого требовать, — согласился Дюпри.

— А вы все знали мою маму? — спросила Ли у братьев, явно озадачив их своим вопросом.

— Ну конечно же, Ли, — отозвался Дюпри. — А что ты хочешь узнать? Ты сама-то хоть что-нибудь помнишь о Шайле?

— Я почти не помню, что значит иметь маму, дядя Дюпри, — вздохнула Ли.

— У тебя была замечательная мама, солнышко, — улыбнулся Даллас.

— И хорошенькая, как картинка. Совсем как ты, — прибавил Ти.

— Она вам всем нравилась? — уточнила Ли.

— Нравилась? — переспросил Дюпри. — Да мы все были влюблены в твою маму. Не знаю, говорил ли тебе твой папочка, но она была очень сексапильной.

— Лучшей танцорши я в жизни не встречал, — сказал Ти. — Шэг [147]выдавала, как никто.

— А что такое шэг?

— Девочка, родившаяся в Южной Каролине, и не знает, что такое шэг?! — удивился Дюпри. — Это преступление против человечества.

— Выходит, что твой папаша и гроша ломаного не стоит, — заметил Ти.

— Парни, в Италии шэг не танцуют, — запротестовал я. — С таким же успехом я мог бы научить ее хуле [148].

— Извинения не принимаются, — заявил Дюпри. — Сейчас подгоню к крыльцу свой пикап и включу приемник. В образовании моей племянницы имеется трагический пробел.

— Уж лучше бы ее воспитали в приюте Южной Каролины, — вступил в разговор Даллас. — Мне просто стыдно, что у меня такой брат.

— Вы только посмотрите на Дюпри с его пикапом, — ухмыльнулся Джон Хардин. — Ну кто, кроме него, может слушать такую дрянь!

— В душе Дюпри — настоящая деревенщина, — заметил Ти. — Деревенщина, старающаяся выбиться в люди. Это низшая форма жизни.

Дюпри подогнал автомобиль к побитому морским ветром крыльцу. Поставил пленку и включил музыку на полную громкость.

— Пляжная музыка Каролины, — заявил Дюпри, поднявшись на крыльцо. — Священные звуки.

— Сейчас дядья будут исправлять преступную небрежность твоего отца, — произнес Даллас. — Я вполне могу вменить ему гражданский иск.

Дюпри взял Ли за руку и начал показывать ей па. Я сгреб Ти в охапку и повел его в танце, а Ли, как завороженная, смотрела на нас, так как никогда не видела меня танцующим.

— Суть шэга, Ли, — начал объяснять я, — в том, чтобы лицо оставалось совершенно равнодушным. Шэг говорит не о страсти. Он говорит о лете, о тайных желаниях, об отношениях. Твое лицо должно быть совершенно бесстрастным.

— А кто этот парень? Неужто Платон? Мы просто учим ребенка танцевать, — хмыкнул Дюпри.

— Я танцую за девушку, — объяснил Ти племяннице, — потому что я моложе и они заставляли меня быть их партнершей, когда сами только разучивали шэг.

Когда из динамиков послышалась следующая песня — «Double Shot of My Baby’s Love» [149], Даллас пригласил Ли на танец.

— Никто не танцевал шэг лучше твоей матери, — сказал он. — Да она могла станцевать все, что угодно, — подхватил Дюпри.

— Вы только посмотрите! Ли схватывает прямо на лету! — восхитился Даллас.

— Материнская кровь, — отозвался Ти. — Эта девочка рождена для шэга. Моя очередь после Джона Хардина. Я научу ее грязному шэгу.

— Грязный шэг, — в восторге взвизгнула Ли. — Какое смешное название!