Пляжная музыка

В тот день Ли навсегда полюбила своих дядей. Она была очарована их веселым вниманием, и лицо ее прямо-таки светилось от удовольствия. Тело Ли двигалось, повинуясь ритму, и искреннее восхищение со стороны моих братьев впервые пробудило в ней женское начало. Они даже выстроились в очередь, чтобы с ней станцевать, причем каждый хотел быть первым. Наше крыльцо превратилось в шикарную танцевальную площадку, и Ли запомнила его на всю жизнь. Ее выбирали, выделяли, и она чувствовала себя сказочной королевой в окружении преданных вассалов. Под конец дня Ли танцевала шэг не хуже своих учителей.

Я внимательно наблюдал за тем, как Ли танцует с братьями, и их доброта к моей девочке тронула меня до глубины души.

Потом Дюпри похлопал меня по плечу и сказал:

— Следующий танец за тобой.

Зазвучала песня «Save the Last Dance for Me» в исполнении группы «Дрифтерз», и Ли заметила, что мое настроение изменилось.

— Что-то не так, папочка? — спросила она, когда я подал ей руку.

— Можешь перемотать назад, Дюпри? Мне нужно объяснить значение этой песни, — произнес я и, повернувшись к Ли, спросил: — Помнишь историю о том, как мы с мамой влюбились друг в друга?

— В ту ночь, когда дом рухнул в море? — уточнила Ли.

— В ту самую. Когда мы с мамой остались в доме одни, так как все остальные сбежали, мы танцевали именно шэг.

— Этого я не знала.

— Я и в самом деле должен был научить тебя шэгу. Мои братья абсолютно правы.

— Ничего страшного, папочка. Ты научил меня многому другому.

— Это была наша любимая песня. Моя и твоей мамы. Мы влюбились друг в друга, когда танцевали под нее.

Ли еще ни разу в жизни не танцевала со мной, и ей было приятно, что ее дяди одобрительно загудели, наблюдая за тем, как мы двигаемся под слова этой замечательной песни. Они хлопали в ладоши, притопывали и лихо свистели, когда я кружил Ли на изъеденном ветром крыльце. Больше всего ее удивило то, что шэг у нее все равно получался хуже, чем у меня. О чем она и сказала. И чем дольше мы танцевали, тем сильнее она напоминала мне зеркальное отражение Шайлы. И тогда я заплакал, впервые за все это время.

Она не замечала моих слез, пока братья не притихли. Мы перестали танцевать, и я присел на ступеньку. Мой ребенок обнял меня, увидев, что я вконец расклеился из-за песни, которую мы с ее матерью любили больше всего на свете. Я еще мог выдерживать груз воспоминаний, но не сумел выдержать эту музыку, которая делала воспоминания просто убийственными.

Глава двадцать шестая

В начале мая, через месяц после нашего возвращения, я по просьбе Люси повез ее по шоссе номер 17 в сторону Чарлстона, к траппистам в аббатство Мепкин. Хотя о причине своего визита мать высказалась довольно туманно, она все же сказала, что хочет исповедаться отцу Джуду. С того самого момента, как я привозил отца Джуда в больницу к матери, чтобы он соборовал ее, я стал подозревать, что между ними имеется нечто большее, чем просто отношения между кающейся грешницей и духовником, однако я уже не считал, как когда-то в детстве, что они любовники. В свое время я пытался прижать Люси к стенке, но она была мастерицей уходить от ответа. Мать с честью выдержала бы любой перекрестный допрос. В ее устах английский язык становился некой дымовой завесой, да и выражение глаз нисколечко не менялось. Пока мы ехали в Чарлстон, я внимательно к ней присматривался, но она казалась абсолютно спокойной и очень красивой.

Долгое время мне хотелось, чтобы она раскрылась сама, ответив на все накопившиеся у меня с детства вопросы, о которых я думал даже тогда, когда лежал в Риме с забинтованной головой. Хотя у меня не было четкой стратегии по изъятию у нее скрытой информации, я намеревался начать допрос исподволь, чтобы не вызвать подозрений.

— У меня замечательная новость, — вдруг произнесла она, протянув руки к солнцу.

Лишь только после того, как у нее обнаружили лейкемию, Люси согласилась пристегиваться ремнем безопасности. Раньше она гордо от него отказывалась, и сейчас мне странно было видеть ее пристегнутой.

— Я хочу поделиться ею с тобой, но обещай, что не расскажешь ни одной живой душе.

— Обещаю, что расскажу только одному-единственному человеку, — отозвался я. — В противном случае буду считать себя незаслуживающим доверия. Тайна для меня — слишком большой груз.

— Папа Римский только что аннулировал мой брак с твоим отцом. И мы с доктором Питтсом вчера обвенчались.

— Спасибо, что пригласила своих сыновей.

— Мы не хотели устраивать шумиху, — объяснила Люси. — Я написала Папе благодарственное письмо.

— У вас с отцом пятеро детей, — напомнил я.

— Это было ужасной ошибкой. Сейчас мне кажется, что я очнулась от кошмарного сна.

— Так что, мы теперь бастарды? — сердито спросил я, поправив зеркало заднего вида.

— Мне это как-то в голову не приходило, — хихикнула Люси. — Господи! Вот смеху-то. Да, наверное, так оно и есть. Я забыла спросить. Джуд точно должен знать.

— Выходит, и не было никакого брака. И боль, и печаль, и страдания… Ничего этого не было, — произнес я.