Пляжная музыка

— Ты звонишь, чтобы узнать, а вдруг все это чушь собачья?

— Вот именно. Я чуть со смеха не лопнул, когда прочитал телеграмму. Дочка и Ледар Энсли — она сейчас в Риме, — похоже, смотрят на меня как на морального урода.

— Все братья, прочитав это, смеялись не меньше тебя.

— Все мои братья смеялись, — сообщил я Ледар, которая внимательно за мной следила во время разговора.

Тут в комнату вошла Ли и уселась рядом с Ледар на диване. «Точно большое жюри», — подумал я.

— Послушай, Джек. Ты думаешь, что я солгал о маме и ее болезни. Давай расставим все точки над «i», Тигр. Неужто ради хохмы я мог бы позволить себе невинную ложь, чтобы собрать в одной комнате четырех самых огромных засранцев, которых я когда-либо встречал?

— Да, это, пожалуй, вряд ли, — согласился я. — Где у нее опухоль?

— Я отказываюсь отвечать на этот вопрос, — заявил Дюпри. — И имею на это право.

— Ты ведь не собираешься мне сказать… — начал я, поняв, что он имеет в виду.

— Похоже, в нашем классе ты лучший ученик. Ты первым догадался. Если подумать, то у Бога странное чувство юмора. У мамы лейкемия.

Тут я не выдержал и, вскрикнув, снова расхохотался, а Ли и Ледар в ужасе переглянулись.

— Это что, еще одна ложь? — спросил я, наконец взяв себя в руки.

— Нет, это чистая правда, — заявил Дюпри. — Вот что убивает нашу мать. — Он собрался было еще что-то сказать, но остановился и добавил изменившимся голосом: — Джек, она в коме и, возможно, из нее не выйдет. Она хочет, чтобы ты приехал, — продолжил Дюпри. — Прежде чем впасть в кому, она просила меня позвонить тебе. Я сказал, что у меня и без того проблем хватает и я не хочу есть твою порцию говна.

— Что это за звук? — спросил я.

— Какой звук?

— Ты что, плачешь, Дюпри?

— Немного. Какого хрена ты спрашиваешь?

— Никогда не слышал, чтоб ты плакал.

— Привыкай, братишка. Мама умирает. Смейся, сколько душе угодно, но я был там и все видел. Дело плохо, Джек, и, похоже, ей уже недолго осталось.

Я посмотрел на часы и подумал о расписании самолетов, о заказе билетов и о том, во сколько открываются кассы «Аль Италии».

— Я буду в Саванне завтра вечером. Можешь встретить меня в аэропорту?

— Тебя встретит Даллас. Я уже звонил родителям Шайлы и сказал, что ты приезжаешь.

— Какого черта ты это сделал?

— В бумагах, которые ты подписал, говорится, что бабушка и дедушка имеют право видеться с внучкой.

— Но не в Италии.

— Ты это уже доказал. Они хотят пойти на мировую. Думаю, это хорошая идея.

— А они сказали тебе, что у меня была Марта?

— Она сама мне звонила перед отъездом.

— Спасибо, что предупредил.

— Джек, мы ведь с тобой тысячу лет не общались.

— Я позвоню завтра и сообщу о времени прибытия.

— А Ли привезешь?

— Не в этот раз. До свидания, Дюпри.

Я повесил трубку, подошел к окну и посмотрел вниз, на поток машин на нашей площади, отличающейся особой, строгой красотой.

— Ли, мне придется ехать в Южную Каролину, — сказал я. — Только на несколько дней. Если моя мама умрет, привезу тебя на похороны. Если нет, мы отправимся туда следующим летом. Пора тебе познакомиться с семейкой Франкенштейн.

— Папочка, ты ведь зря смеялся?

— Похоже, что очень даже зря.

— Тебе жаль твою маму? — спросила Ли.

Я взглянул на дочку и почувствовал неизбывную нежность к этому ребенку, наполнившему смыслом мою жизнь.

— Мне всегда было жаль свою маму, — вздохнул я. — А сейчас надо позвонить Марии и попросить ее упаковать чемодан.

— Иди собирай вещи, — приказала мне Ледар. — Нам с Ли есть о чем поговорить.

Я нарушил клятву, которую дал себе после того, как Шайла прыгнула с моста в Чарлстоне. Я ехал домой.

Часть II

Глава девятая

Самым большим разочарованием для моей матери стало то, что у нее не было дочери. Она нарожала полный дом мальчишек, так что шум в комнатах превышал все мыслимые и немыслимые децибелы, а воздух накалялся от избытка тестостерона, чистой энергии постоянных скандалов и внутренней жизни, кипящей в мальчишеских штанах. Мать постоянно пополняла свою коллекцию кукол, которую собиралась передать дочери, которая так и не родилась. Люси Макколл всегда казалась чересчур хрупкой, чтобы произвести на свет такое долговязое и шумное потомство. У матери в душе была незаживающая рана, боль от которой могло облегчить только рождение дочери. Нас, сыновей, было уже слишком много для нее одной. Если есть на свете такая вещь, как избыточная маскулинность, то мы, братья Макколл, являлись ее воплощением.

Я увидел своего брата Далласа раньше, чем он заметил меня. Он был третьим и единственным сыном, последовавшим по стопам отца: по юридической части. Даллас уже очень давно научился скрывать острые углы своей натуры и не допускал никого в темные закоулки души.

Мы обменялись рукопожатием и сухо поприветствовали друг друга.

— Ты уехал, ни с кем не попрощавшись, — сказал Даллас, когда мы пошли за багажом.

— Торопился, — ответил я и, пожав ему руку, добавил: — Прощай.

— Считай, что шутка не удалась, — хмыкнул Даллас. — Тебе еще предстоит ответить на много вопросов.

— Даллас, ответов у меня нет.