Пляжный клуб

– Я видела молодого чернокожего, который здесь работает. Как там его?… Ванс? Это нормально, когда он раскладывает для меня пляжный зонт. Но, знаете ли, работать и отдыхать – две разные вещи, – продолжила миссис Хиггинс. – Не забудьте, милочка, я знавала еще вашего деда. И когда он был здесь главным, неграм членства не давали.

В голову Сесили залетела шальная мысль. А что если сейчас устроить миссис Хиггинс встряску столетия: «К вашему сведению, миссис Хиггинс, у меня черный парень. Я с ним сплю, и такого неистового блаженства вы, уверяю вас, в жизни своей не испытывали».

– Мы стараемся делать все для вашего удовольствия, миссис Хиггинс, – произнесла Сесили. Сейчас в ней звучал голос отца. Как раз это он и сказал бы старушке, если бы дочь отправила ее разбираться с начальством. По всей видимости, так и следовало поступить: свалить этот нелегкий вопрос на отца. Но раз уж она решила начать новую жизнь и поступать как взрослая, нужно набраться храбрости и действовать. – Впрочем, если вам неловко находиться на одном пляже с представителями других рас, вам, видимо, придется подыскать какое-то другое место для отдыха.

Послышался сдавленный всхлип – словно Сесили отдавила ей палец тяжелым ботинком. Сесили даже не оглянулась. Она гордо прошествовала по песку, представляя себя майором Кроули в победном марше на территории Германии, когда он искал уцелевших нацистов. С гордо поднятой головой и верой в правое дело – «Мы придушили фашистскую гадину!» – она вернулась к Марибель и опустилась подле ее полотенца.

– Что было надо старушке? – полюбопытствовала та.

– Да так, мелочи, – бросила Сесили. Она сидела, устремив на воду взгляд, а лицо ее пылало. – Расскажу сегодня родителям. Давай лучше про любовь.

Любовь – такая сложная штука. Наверное, поэтому нормальная любовь приходит не раньше, чем ты станешь подростком. Любовь Сесили к Марибель была голубая как небо и синяя как вода, а ее любовь к Габриелю походила на галоп бешеных лошадей. Любовь же к родителям напоминала томящую зубную боль, которую нельзя не заметить и нельзя забыть.

– Ты поступила совершенно правильно, милая, – сказала Тереза, дожевывая сандвич с помидорами. – Надеюсь, мы больше никогда не увидим эту женщину.

– Пять тысяч долларов коту под хвост, – заметил Билл, откашлялся и добавил: – Впрочем, когда ты доживешь до моих лет, дочка, то поймешь, что человеческое достоинство не измеряется деньгами.

– Эта старуха – грязная расистка, – буркнула Сесили. – И сколько вокруг тех, кто просто молчит!

– Надеюсь, таких больше нет, – заметила Тереза. – И разумеется, если еще кто-нибудь будет выражаться подобным образом, мы их тут же отправим восвояси.

Сесили взглянула на свою тарелку. Ломтик красного помидора на белом хлебе, горстка синих кукурузных чипсов. Четвертого июля стол в их семье был украшен цветами национального флага. Таково мамино представление о празднике. К своей порции Сесили так и не притронулась. Делясь с родителями историей про миссис Хиггинс, она была уверена, что ей устроят нагоняй. Тогда у нее появился бы повод вспылить и было бы легче перейти к теме отъезда. Как ни странно, родители поддержали ее и вообще повели себя круто.

– Видела бы ты, что тут творилось в шестидесятые, – поделилась Тереза. – В те времена в клубе действительно не было черных, она права. Так ведь, Билл?

– Должен признаться, что Хейзы – единственные чернокожие члены клуба. Хотя нет, вру. Еще Крупински, они тоже черные.

– Ну, она-то черная, а он – поляк, забыл? – поправила мужа Тереза. – В каком это году было? Восемьдесят третьем? Или в восемьдесят четвертом? У них еще такая миленькая дочка родилась, девочка-шоколадка.

– Боже правый! – возмутилась Сесили. – При чем тут шоколад? Это вам не экзотическая пища, а человек. Вы сами-то недалеко ушли. Слушать противно.

Тереза посмотрела на нее как-то странно.

– Милая, ну ведь это просто так говорят. Какая ты, однако, ранимая. И что ж ты не притронулась к еде?

– Да ничего. Просто расстроилась из-за того случая, ясно?

Билл нахмурился.

– Молода ты еще. Не знаешь, что люди бывают гнилыми. Ничего, привыкнешь.

– Ну, это же грустно, Билл, – проговорила Тереза.

Сесили вышла в гостиную и встала у окна, откуда открывался вид на пляж. Смеркалось. Гости отеля, покидая номера, выходили на пляж. Все готовились смотреть фейерверк. Из года в год Сесили вместе с родителями любовались фейерверком с «вдовьей площадки», самой высокой точки дома. Сесили обернулась. Родители доедали сандвичи, дожевывали чипсы.

– А у меня новость, – сказала она.

– Еще одна? – удивилась Тереза. – Кроме того, что ты нам поведала про миссис Хиггинс?

– Кстати, мы гордимся тобой, ты неплохо справляешься, – добавил Билл, на удивление елейным тоном. – С честью разрулила неприятную ситуацию.

– Спасибо, – безразлично произнесла Сесили. От всей души хотелось, чтобы родители перестали заискивать. – Барабанная дробь! И моя новость… вы готовы?