— Послушайте, я хочу, чтобы вы поняли: ваши друзья, там, в палате, переживают за вас. Им совсем не безразлично то, что с вами сейчас происходит. Вы вдали от дома, и, конечно, когда вы получаете новости, подобные той, что получили сегодня, то чувствуете себя покинутой и несчастной. Когда моя невеста заявила, что выходит замуж, я уехал в Биг-Сюр и два дня собирался с мужеством, чтобы броситься в море со скалы. Знаете, почему я этого не сделал?
— В штаны наложили?
Скотт сделал вид, что не услышал.
— Я вгляделся в окружающий мир. Потрясающая картина! Я вдруг понял, что, если брошусь вниз, пройдет, может быть, полгода, и большинство людей забудут обо мне. А если я еще и правильно подгадаю, чтобы, прыгнув, упасть в море, то от меня вообще ничего не останется. Не будет даже тела, которое можно оплакивать. Море сомкнет надо мной свои волны и все останется как есть. Ничто не изменится в этом мире. А вот если не бросаться вниз, можно уехать домой и увести с собой воспоминание об этих волнах и скалах.
Я понял тогда: даже если я покончу с собой, Лора все равно выйдет замуж за другого и будет счастлива с ним.
— Я не покончу с собой, — прервала я его неуклюжие излияния.
— Вот как? Я рад, — сказал Скотт. — Брэнди будет счастлива.
— Не могли бы вы передать ей, что мне очень стыдно и я прошу прощения за сцену, которую устроила у нее в палате? — попросила я.
— Разумеется.
Скотт кивнул и тут же неловко поднялся, внезапно осознав, что я прошу его уйти.
Он стоял передо мной, решая, видимо, как бы завершить наш разговор, и я подумала: как жаль, что мы не встретились с ним при других обстоятельствах! Он был все так же красив, как тогда, в Санта-Барбаре, когда мы танцевали, выпив шампанского. В своем белом халате он был немного похож на Кэри Гранта, особенно когда потирал ямочку на подбородке — признак того, что нервничает. Сейчас он как раз это и делал.
— Лиззи, все, что я хотел вам сказать, это то, что в жизни бывают моменты, когда кажется, что счастье уже невозможно. Но это не так. Вы еще будете счастливы. Однажды вы заметите чью-то улыбку и вдруг поймете, что, хотя это улыбка уже совершенно другого человека, а не того, кого вы когда-то любили, она нужна вам ничуть не меньше.
— Спасибо, Скотт, я запомню ваши слова.
— Ну что ж… Тогда я, пожалуй… пойду?
— Хорошо. А мне надо к Эльспет. Я сегодня снова привезла ее в клинику и обещала встретить.
— А что случилось?
Передо мной снова был врач.
— Сама толком не знаю. Она не хочет обсуждать это. Просто просила забрать ее попозже и отвезти домой. Но я пойду подожду, посижу с ней, может быть, — решила я. — Моя мама часто ведет себя так же: никогда не говорит мне или Колину, что ее расстроило, только намекает, намекает, а потом так радуется, когда мы сами поймем, что случилось.
— Понятно. Что ж, еще раз передайте ей привет. И скажите, я рад буду встретиться с ней, если нужно. Даже если потребуется просто поговорить.
— Вы можете переквалифицироваться в психоаналитики. Спасибо, — добавила я. — Я чувствую себя гадиной за то, что расплакалась при Брэнди.
— Ничего. Ей полезно подумать о ком-то другом и не зацикливаться на завтрашней операции.
— Все будет хорошо, как вы думаете?
— Ей будет делать операцию лучший хирург клиники.
— Что ж, всего доброго, — сказала я бодрым голосом. — Надеюсь, вы придете на нашу свадьбу в воскресенье.
— В это воскресенье? — изумился Скотт.
Но я уже шла к амбулатории.
— Здравствуйте, не подскажете, где я могу найти Эльспет Нордофф? — спросила я девушку-администратора.
— Кого-кого?
— Нордофф.
Я уже привыкла к тому, что в Америке меня частенько не понимают. Это из-за британского акцента. Как-то раз, когда я только-только приехала, я зашла в «Макдоналдс», чтобы купить бутылку воды. Какое там! Пришлось ткнуть пальцем в картинку, чтобы продавщица меня поняла. При этом у нее было такое возмущенное лицо, словно она хотела сказать: «Понаедут тут всякие, а по-английски говорить не умеют». Это я-то!
Итак, девушка-администратор, нахмурившись, второй раз пробегала глазами список больных.
— Нордофф, — повторила я еще раз на всякий случай. — Она должна была прийти еще утром, я сама привезла ее к вам. По предварительной записи. Она должна была провести здесь весь день. Я — ее невестка. Будущая, — уточнила я.
Девушка уже вносила имя Эльспет в компьютер.
— Простите, у нас нет больной с такой фамилией.
— Вы уверены?
— Абсолютно.
Странно, подумала я. Но, с другой стороны, даже хорошо, что у меня есть время посидеть в машине и поплакать. Да и Эльспет, я думаю, все равно будет приятно потом, когда она узнает, что я волновалась за нее и искала.
Я забралась в «мерседес», закрыла все окна, которые, к счастью, были тонированными, и дала волю слезам. Так, мокрая от слез и от жары в запертой машине, я просидела до трех часов, пока Эльспет не показалась в дверях амбулаторного отделения. Я видела, как она вытащила мобильный телефон и стала набирать номер. Через несколько секунд зазвонил мой мобильник, валявшийся на пассажирском сиденье.
— Я освободилась, — сказала Эльспет.
— Я уже жду вас в машине, — ответила я.