Плюнет, поцелует, к сердцу прижмет, к черту пошлет, своей назовет (сборник)

И каждый раз, стоит мне появиться в родных местах, одна и та же напасть. Необходимость смотреть на собственную жизнь не своими глазами, а глазами других людей. И видеть в ней лишь растущий клубок из слов, похожий на моток колючей проволоки, запутанный, малопонятный, не дающий ни удовлетворения, ни утешения. А рядом, в домах других женщин-хозяек, уют и достаток, еда, цветы и всякие самовязаные кружавчики. И все трудней утверждать, что игра стоит свеч.

Для меня-то она, может, их и стоит, а как насчет моих близких?

Отец сказал, что Эльфрида живет теперь одна. Я спросила его, куда подевался Билл. Отец ответил в том смысле, что это за рамками его юрисдикции. Но такое впечатление, что там имело место нечто вроде спасательной операции.

– А кого спасали-то? Билла? Как это? Кто?

– Кто-кто… Его жена, надо полагать.

– А ведь я с ним была знакома. У Эльфриды дома познакомились. Мне он понравился.

– Вот-вот. Он нравился многим. Женщинам.

Пришлось сказать себе, что разрыв, произошедший у отца с Эльфридой, может, и вовсе не имел ко мне отношения. Появившаяся у меня мачеха вовлекла отца в совершенно новую для него жизнь. Они стали активно заниматься боулингом и кёрлингом и регулярно общались с другими пожилыми парами за кофе с пончиками в «Тим-Хортонсе». Перед тем как выйти замуж за моего отца, она, овдовев, долго жила одна, и с того времени у нее осталось много приятелей, которые стали приятелями и для него. А между ним и Эльфридой могло произойти просто охлаждение, какие случаются, когда людей начинают тяготить старые связи, – я это в полной мере испытала на себе, но как-то не ожидала, что такое же бывает и у людей постарше, а в особенности, надо сказать, не ожидала наблюдать такое в среде своих родных.

Мачеха умерла, совсем ненамного опередив отца. После их короткого счастливого брака их развезли по разным кладбищам и положили рядом с предыдущими супругами, с которыми их жизнь была далеко не такой безоблачной. Эльфрида же, когда и тот и другая были еще живы, вернулась в город. Дом продавать не стала, а просто бросила его и уехала. «Мне такая манера ведения дел кажется очень странной», – писал мне по этому поводу отец.

На похоронах отца собралось множество людей, в том числе много незнакомых. С другого края лужайки кладбища в мою сторону двинулась женщина, подошла и заговорила; сперва я подумала, что это, должно быть, какая-нибудь подруга мачехи. И тут вижу, она всего на несколько лет старше меня. Просто из-за коренастого сложения, реденьких светлых с сединой волос, да еще и куртки в цветочек она вначале показалась мне старухой.

– Я вас узнала по фотографии, – сказала она. – Эльфрида частенько вами хвастала.

– Она не умерла еще? – спросила я.

– О нет, – сказала женщина и поведала мне, что Эльфрида живет теперь в частном пансионате для престарелых в одном из северных пригородов Торонто. – Я ее туда и отвозила, чтобы приезжать потом, приглядывать за нею.

Теперь стало заметно – и даже слышно по голосу, – что возрастом она примерно из моего поколения, и я подумала, уж не из той ли она, второй семьи, – может быть, это сводная сестра Эльфриды, родившаяся, когда Эльфрида была уже почти взрослой?

Она назвала себя, но ее фамилия была, естественно, не та, что у Эльфриды, – видимо, вышла замуж. А по именам Эльфрида никого из той второй семьи отца ни разу не называла – во всяком случае, на моей памяти.

Я спросила, как у Эльфриды со здоровьем, и женщина сказала, что у нее так упало зрение, что официально она считается слепой. Да и с почками нелады, причем серьезные – настолько, что два раза в неделю ей делают диализ.

– А в остальном – что ж… – сказала она, усмехнувшись.

А я подумала, да, сестра: недаром в ее дерзком, вызывающем смешке столько Эльфридиных ноток.

– Так что совершать далекие поездки ей уже трудновато, – продолжила она. – Иначе бы я привезла ее. Но она до сих пор выписывает здешнюю газету, и я ее иногда ей читаю. В ней-то я и прочла про вашего отца.

Тут у меня как-то само вслух выскочило предложение о том, что, может быть, мне следует навестить ее в этом ее пансионате. На этот вопрос навела меня эмоциональная обстановка похорон – все эти теплые и благостные чувства, желание примирения, возникшее во мне в связи со смертью отца, умершего в достаточно преклонном возрасте. Однако воплотить мое предложение в жизнь было бы не так просто. У нас с мужем (вторым моим мужем) оставалось всего два дня до самолета – мы должны были лететь в Европу в отпуск, который и так уже приходилось откладывать.