Плюс-минус бесконечность

Урм… Теперь я настолько поверил в него, что все чаще начал задавать вопросы из тех, что могут дорого обойтись. Но далеко не всегда получал прямой ответ: видимо, ко мне он все еще относится с настороженностью. Раньше, когда я сам темнил, это не бросалось в глаза, хотя не однажды слышал: «как-нибудь в другой раз», «еще не время», «после поговорим».

Сегодня впервые удалось вызвать Урма на откровенность. Я посетовал, что не стал исследователем космоса.

— Вероятно, в моем досье были низкие баллы, нам же не сообщают результаты тестов!

— Ерунду говоришь, — отозвался Урм с непонятным раздражением. — Родители у тебя не те, вот в чем дело!

— Как не те… — опешил я. — Мне же позволили родиться, значит…

— Ровным счетом ничего не значит! Вероятностная выборка, и только!

— Вероятностная? А генные спектры?

Урм рассмеялся, но смех был грустным.

— Славный ты парень, Фан!

— Да ну тебя… Как же все-таки насчет родителей… Мы же вообще не знаем, кто они…

— Зато родители знают, кто их дети. Вернее, некоторые родители.

— Ну и что?

— А то, что от положения родителей зависит карьера детей.

— Значит, и Реут…

— Не продолжай! Ты и так узнал слишком много.

— А как же всеобщее равенство? — с горечью спросил я.

— Ты или слишком наивен, дорогой Фан, — усмехнулся Урм совсем как Асда, — или…

— Глуп?

— Прикидываешься простачком.

— Не прикидываюсь!

— Тогда пора повзрослеть.

— Ты играешь со мной в прятки, — обиделся я. — Думаешь, не вижу? Если я безнадежный дурак, то какого… На что я тебе со своей дремучей наивностью, которую с трибуны ты сам же столько раз объявлял верностью идеалам, твердостью идейной позиции?

— У тебя чистая душа, Фан, — прочувственно сказал Урм. Это сейчас редкость. Прости, если обидел. Знай, я считаю за честь быть твоим другом.

Слова Урма меня растрогали. И все же я не удержался от щекотливого вопроса:

— А своей карьерой ты тоже обязан родителям?

Я думал, что Урм будет отрицать это, но ошибся.

— Именно так, — подтвердил он. — Я долго не подозревал, в чем причина моего взлета. Тешил самолюбие, мол, оценили мои способности… И знаешь, кто просветил меня?

— Ну?

— Наш вождь и учитель.

— Лоор? — не веря ушам, переспросил я. — Не может быть…

— Еще как может! — положил конец моим сомнениям Урм.

— А я-то был уверен, что он не подозревает о злоупотреблениях!

— Лоор их вдохновитель.

— Послушай, Урм, — встревожился я. — Что будет, если «верняки» узнают о нашем разговоре?

— Они уже знают. Здесь повсюду подслушивающие устройства.

— Тогда мы оба погибли…

— Не бойся, — успокоил Урм. — «Верняки» слышат безобидную болтовню, которую я записал заранее.

И тотчас зазвучал мой собственный голос:

«Синтезировать пищу не так просто. Ведь она должна иметь стандартный вкус. Существует около трехсот вкусовых эталонов, и нужно обладать исключительно высокой восприимчивостью, чтобы в процессе дегустации безошибочно установить соответствие продукта…»

— Достаточно? — спросил Урм.

— Но я этого не говорил!

— А мог бы сказать?

Я задумался.

— Да, пожалуй. Но как ты…

— Синтезируют не только пищу. Можно синтезировать речь, неотличимо имитировать живой голос.

— Никогда бы не подумал!

— Да уж, изрядно фантазии от меня потребовалось, чтобы угодить взыскательным вкусам «верняков», — потер руки Урм. Между прочим, это их излюбленный прием, они часто к нему прибегают, чтобы опорочить неугодных людей. Но им и в головы не придет, что я его позаимствовал.

— Кто ты, Урм? Функционер, историк, а может, еще кто-нибудь? Я ведь до сих пор тебя по-настоящему не знаю. Расскажи о себе. Или все еще не доверяешь?

— Если бы не доверял…

— Тогда в чем же дело? Я вижу: тебе трудно. Хочу помочь, а как это сделать, не представляю.

— У нас еще будет принципиальный разговор. Обо мне. О тебе. О нас, — улыбнулся Урм. — долго ждал, пока ты прозреешь. Наберись терпения и ты.

— И что затем? — буркнул я недовольно.

— Увидишь. Главное, ты прозрел.

А я-то искал в Урме защиты от Асды…

8. Ссора и еще раз ссора…

Членство в космоле связано с так называемой общественной работой. Совсем недавно я считал ее своей первейшей обязанностью, но в первые же месяцы убедился, что пользы от нее нет. Собственно, это не работа, а игра в работу. Мы заседаем по малейшему, чаще всего надуманному, поводу, регулярно отдаем «политдолг», иначе говоря, пережевываем труды Лоора…

А я и так выучил их наизусть. Лоор и лооризм… Может ли учение отторгнуть своего создателя?

Я и теперь убежден, что замкнутое общество теоретически самое справедливое и гуманное. Я и теперь верен идеалам лооризма, но верен ли им Лоор? Нет! Он предал свое учение, по его вине у нас царит произвол!

Но об этом на «политдолге» не заикнешься. Считается, что мы активно участвуем в политике, на самом же деле в нас воспитывают аполитичность.

Говорят, первые космольцы отдавали «политдолг» с великим энтузиазмом. Давно ли и я был пылким энтузиастом? Со стыдом вспоминаю былую восторженность. Что это, юношеская бравада, проходящая с возрастом, или природная ограниченность? Ведь если бы не Асда и, в особенности, Урм, я бы поныне преклонялся перед «вождем и учителем».